Вместо ответа Олег подошёл к голове мёртвого зверя и возложил руки на искрящуюся изумрудным светом душу...

Сумеречный лес шумел, ловя кронами северный ветер. Огромные тысячелетние деревья едва шевелились под могучими ударами стихии, высоко-высоко над землёй. Зелёные волны листвы скрывали под собою целый мир, полный удивительных созданий. Величавые олени с громадными ветвистыми рогами; стаи юрких чёрных существ, движущихся в подлеске, как разлитая ртуть; невероятные птицы, парящие меж уходящих к облакам стволов; монструозные ползучие гады; смертоносные хищники и их робкие жертвы — всё это принадлежало ему, Зверю из Сумеречного леса, хозяину и стражу великого зелёного царства. Так было, пока не пришла Тьма. Она двигалась с Востока. Двигалась неспешно, шаг за шагом, год за годом. Зверь не видел падение Фурора и его предгорий, не видел опустошение равнин и холмов. Ему было не до них. Зверь считал этот лес вечным, неподвластным ничему и никому, кроме своего властителя. Но Тьма рассудила иначе. Она пришла без спроса, без предупреждения, проникла в саму сущность леса, заразила его своей порчей, извратила, исказила, поглотила без остатка. Шаг за шагом, год за годом. Зверь слишком долго не замечал перемен, а когда заметил... принял их как должное, ведь Тьма была уже в нём. Веками он оставался свидетелем того, как великий Сумеречный лес — царство жизни и воплощённое торжество природы — погибал, гнил заживо, превращаясь в прямую противоположность себя. Смерть стала хозяйкой там, где росли деревья-титаны, и Зверь верно служил ей, истребляя остатки тех, кого оберегал прежде. И вот, когда он остался один посреди мёртвой чёрной топи, Тьма, наконец, призвала его. Она велела Зверю идти в Гут Холейн, дабы нести вечный караул в его холодных чертогах, заточить себя в этом циклопическом склепе. Жестокая насмешка. Но Зверь повиновался...

Олег стоял посреди абсолютной непроницаемой черноты. Единственное, что он мог видеть — собственное тело, человеческое, нагое, опирающееся босыми ступнями на режущий глаза мрак. Мрак ощущался гладким, холодным, и, хоть он был материален, не представлялось возможным оценить, где заканчивается и где начинается эта материальность. Олег сделал несколько шагов, шаря по сторонам руками, но не встретил препятствий, равно как и хоть какого-нибудь ориентира. Если бы не собственная видимая, несмотря на отсутствие источников света, плоть, ощущение слепоты было бы полным. Олегу казалось, будто его вырезали из реальности, или, скорее, обрезали реальность вокруг него. И только слух говорил об обратном. Биение сердца в этой мрачной тишине слышалось удивительно чётко и ясно. Вначале Олег подумал, что звук исходит из его собственной груди, но он ошибся — пульсация доносилась со стороны, и она перемещалась, двигаясь по кругу. Следом за пульсацией пришёл запах — странный терпкий аромат, отдающий хвоей, травами и... зверем. Олег сделал шаг назад, прочь от невидимой, но осязаемой угрозы, ещё шаг, и упёрся спиной в стену. Точнее, в то, что можно было принять за стену, ощупав её гладкую вертикальную поверхность. Это, как ни странно, приободрило Олега — хоть какая-то опора среди чёрной пустоты. Он пошёл вдоль стены, ощупывая её и озираясь в тщетных попытках разглядеть источник чужого сердцебиения, теперь то затихающего, то звучащего громче, словно звук проходил через меняющиеся преграды. Стена сделала поворот, и Олег свернул вправо, потом — влево, ещё раз, и снова направо. Это становилось похоже на лабиринт. Чужое сердцебиение перестало блуждать и остановилось. Теперь только меняющаяся конфигурация стен отражалась на громкости пульса, и, не смотря на перепады, громкость с каждым разом возрастала. Олег сделал очередной поворот и остолбенел — из тьмы на него смотрела пара глаз, огромных, алых, как предзакатный Рутезон. Олег стоял без движения. Глаза тоже оставались неподвижны. Возникло острое желание отступить, уйти обратно за угол, в воображаемую безопасность, но Олег переборол его и сделал шаг навстречу. Глаза тоже подались вперёд, блеснула влагой приоткрывшаяся пасть.