— А как же мораль, совесть, сострадание? — спросил Олег. — Ты говоришь о справедливости, но в праве сильного никакой справедливости нет. Здесь процветает тот, кто способен отринуть всё, что мешает движению вперёд, кто переступит через любого на пути к своей цели. Ошем правят тираны и деспоты, чудовища. Потенциал? О да, они сумели раскрыть его на всю катушку. Но принесло ли это пользу простому народу, за счёт которого они возвысились? А их вырождающиеся потомки? Разве бессмертие даровано им по заслугам? Какими такими выдающимися способностями они обладали в начале пути, кроме знатного происхождения? Та же Санти — кем бы она стала, не будь её отец королём? Думаешь, природной жестокости и высокомерия оказалось бы достаточно для становления той принцессы, которая нам знакома, с самых низов? Знаешь, что думал о ней капитан Варн? Он считал её никчёмной выскочкой, взращённой на душах, добытых чужими руками.

— Ох, дьявол, — невольно сделал шаг назад Дик, глядя в сторону туши Зверя. — Надеюсь, она ничего не слышала.

Санти буквально вывалилась наружу, скользя по внутренностям, словно новорожденное чудовище вышло на свет по разорванной плаценте. С головы до пят покрытая кровавой слизью и дрожащая, она сделала попытку встать на ноги, но неудачно, и снова упала на четвереньки. Блеск слизи в отсветах сияющих сфер не позволял разглядеть принцессу как следует, но даже общие очертания заметно отличались от прежних. Более резкие и угловатые, они принадлежали явно не человекоподобному существу. Принцесса подползла ближе, и новый облик стал различимее. Некогда прекрасное женское тело, облачённое в изящные латы, превратилось в кошмарный симбиоз мышц и искорёженных элементов доспеха, зиждущийся на зверином скелете, под шкурой с мокрым от крови мехом. Сросшиеся воедино с телом латы частично выглядывали наружу, наплечники и поножи блестели обрамлённые шерстью, кольчуга проступала на голых рёбрах, а левая рука, или скорее передняя лапа, стала единым целым с когтистой перчаткой, в то время как правая — отращённая заново — уже ничем не напоминала человеческую конечность. Принцесса подняла голову и, двигая по-собачьи удлинёнными челюстями, с огромным мучительным усилием произнесла: «Что. С моим. Лицом».

Миллер сделал ещё несколько осторожных шагов назад, и «по-товарищески» хлопнув Олега по плечу, прошептал:

— Ты заварил, ты и расхлёбывай.

Принцесса тем временем подошла ближе, морщась, разевая пасть и тараща глаза, словно пыталась совладать со своей новой, не самой приятной мимикой. Правая передняя лапа поднялась и коснулась морды, но не ощупала её, а лишь задела по касательной. Собачья пасть обнажилась в омерзительном оскале, настолько сильном, что мочка носа задралась кверху вместе с губой, выставляя напоказ красные дёсны и частокол зубов, совсем не подходящих для обворожительной улыбки.

— Ты оглох? — прорычала Санти. — Моё лицо!

Олег остался единственным, кто не отступил перед надвигающейся химерой, и теперь стоял в считанных сантиметрах от оскаленного лика принцессы, зависшего над его собственным покрытым холодной испариной лицом. Нужно было что-то ответить. И от ответа зависело, останется ли лицо Олега на прежнем месте, или отправится в желудок этого похожего на оборотня монстра.