Но не объяснять же все это русскому курьеру?

В то же время он прав в одном: большевистская Астрахань стоит как кость в горле и у него, Норриса. И все-таки… все-таки спешить не стоит. Красный флот слаб, лишен топлива и боеприпасов — опасности никакой.

Коммодор негромко, постукивая загорелой рукой по карте, пояснил курьеру, что он нацелил воздушные силы на Астрахань и считает, что этого, вкупе с действиями сухопутных русских сил, достаточно.

Курьер выразил восхищение, но твердо ответил, что, по его мнению, Норрис недооценивает большевиков.

Коммодор, подумав, сказал, что в любом случае он в ближайшее время начнет активные операции, для этого только нужно все проверить и рассчитать точно. Покончить с красным флотом одним ударом.

(«Пообещать — не значит исполнить», — про себя подумал коммодор.)

Курьер облегченно вздохнул.

Коммодор, засмеявшись, сказал, что он не любитель дипломатии, старый моряк есть старый моряк, и после длительных разговоров у него появляется неукротимая жажда.

Вестовой принес подносик с маслинами и бутылкой коньяку. Коммодор расстегнул верхнюю пуговицу кителя, показывая, что официальная часть закончена.

Генерал тоже расслабился.

— Да, а когда я смогу отправиться в Александрово-форт? — напомнил он. — Время не ждет.

— Я бы с удовольствием лично доставил вас к форту. Однако у меня слишком много дел. Послезавтра, генерал, вы уйдете на быстроходном посыльном судне «Лейла».

— Однако… — встревожился курьер. — Нас не перехватят в море? Вы сами понимаете, коммодор, я беспокоюсь не за себя. Со мной документы, от которых зависит судьба России!

— Народный флот стоит на якорях. «Лейла» свободно дойдет до форта. Я думаю, что моей уверенности в этом достаточно, чтобы вы не волновались?

— Вполне… вполне… — облегченно засмеялся курьер.

Сигнальщик Коллинз с вспомогательного крейсера «Президент Крюгер», получив увольнительную на берег, бродил по Баку. Ладного, синеглазого матроса видели на шумном базаре, в чайхане, где он с любопытством разглядывал темные лица и бараньи папахи завсегдатаев, в электротеатре, где шла трагическая лента «Молчи, грусть, молчи»…

Затем сигнальщик Коллинз углубился в переулки старого города, застроенные древними домами, которые почти смыкали верхние этажи над его головой. Матрос подошел к сапожной мастерской, посмотрел на вывеску «Алахвердиевъ. Европейская и восточная обувь. Заходи, пожалуйста!», на заколоченные окна и двери и расстроенно пожал плечами.

Ветер мел пыль по пустынной улице. Поодаль чернявый мальчишка катал обруч. Обруч звенел по камням, подпрыгивая.

Матрос пошел из улочки.

Через квартал он услышал за собой шаги. Оглянулся. Пожилая женщина с корзиной в руках семенила за ним, задыхаясь от быстроты.

Молча сунула ему в руки корзину и так же быстро ушла.

Коллинз без удивления посмотрел в корзину, там лежали гроздья крупного привядшего прошлогоднего винограда. Сдвинул виноград, вынул из-под низу пачку листовок, отпечатанных слепым шрифтом на толстой бумаге. «В кого ты стреляешь?» — было написано крупно сверху по-английски.

Матрос удовлетворенно усмехнулся, спрятал листовки за пазуху. Три месяца назад он впервые получил такие, зайдя в сапожную починить башмак. Теперь они уже ему были не нужны — листовки ждала и требовала команда.