— Бочки подкатить надо, — пожал плечами Щепкин. — Зальюсь и дальше двину! На Александрово-форт…

— Далеко собрался на своей керосинке! — удивился Коняев. — Ладно, все сделаем!

— А вы сможете? — с сомнением сказал Щепкин. Помощь была нужна серьезная: залить бензин легко, но потом ведь им придется держать за хвост аэроплан, пока мотор не наберет нормальные обороты, выбить из-под колес камни, подложенные вместо тормозных козелков. Тут силенка нужна, а их ветром шатает!

— Сможем… — сказал твердо Коняев.

— Тогда вот что: бензин я и сам залью! А вы пока поешьте!

Щепкин вышел из мазанки, покатил бочку к машине.

Со вторым мешком продовольствия послал Леона. Тот изнывал от любопытства… Вернулся быстро, но какой-то растерянный. За ним брели бойцы.

— Они что, психи? — изумленно спросил он.

— Пошел ты! — сказал Щепкин, злясь по-настоящему.

Леон даже не обиделся.

Молча полез к бачку, вставил в горловину лейку. Щепкин переливал из бочек в ведро бензин, подавал ему.

Коняев сунулся было помогать, но Щепкин сказал:

— Вы сидите лучше! Сил набирайтесь!

Бойцы сели кругом, словно сонные, только глаза оживленно посверкивали.

Когда оба бака заправили, Щепкин объяснил Коняеву, что надо делать.

— Удержим за хвост твоего змия… — сказал Коняев. — И отпустим, как махнешь! Командуй!

— Отойдем… — сказал ему Щепкин.

Они отошли в сторону и Щепкин, почему-то не глядя в лицо Коняеву, стесненно объяснил, что в штаарме приказали: колодец взорвать, Коняеву с людьми идти назад, на Астрахань: на дорогу им еды хватит.

Коняев слушал угрюмо, только кивнул:

— Ну что ж, летун, стесняться нам нечего — свое мы, как могли, делали. Приказ, он и есть приказ. Тут не попляшешь.

— Ты вот что… — сказал Щепкин. — Ты меня обратно не жди, сматывайся. Я от Александрово-форта не вдоль берега по дуге пойду, а напрямую махну! Раза в два путь короче!

— Над морем? На своих колесах? Ты не шали, летун, случись что — потонешь. У тебя же сухопутный механизм!

— На лед сяду…

— Какой там, к чертям, лед сейчас! Ежели и держится, так уже тонкий и битый.

— Ничего, живы будем — не помрем! — сказал Щепкин. — А теперь — пора!

Они с Леоном забрались в кабину, бойцы ухватились за хвост — держать. Одного Коняев поставил вынимать камни-козелки из-под колес, сам тоже взялся за хвост, напрягся. Мотор, прочихавшись, набрал обороты, взвыл. Щепкин, оглянувшись, махнул рукой. Бойцы, падая, выпустили хвост, побежали по инерции вслед за аэропланом, запоздало махали руками…

Леон, перегнувшись, тоже помахал перчаткой.

Щепкин только усмехнулся: «Неужто даже Ленечку проняло?»

Но тут их подбросило и тряхнуло. И начало болтать беспрестанно.

Распаренная под солнцем земля вихрила, швыряла в небо токи текучего воздуха. Щепкин ушел высоко, под три тыщи метров, здесь было тише. Горизонт раздвинулся над пустынным берегом, над морем легло марево. Щепкин поглядывал на море, радовался: кайма нерастаявшего льда белела только вдоль берега, море же уже было почти чистым, только кое-где пятнами виднелись мелкие, не представляющие препятствия для кораблей льдины. Значит, народный флот пойдет на форт свободно. Если, конечно, туда уже не успела англо-русская эскадра.