— Знакомьтесь, господа офицеры, коммодор Норрис, сэр! — сказал русский. — Я буду переводить, садитесь.

Третий, тоже англичанин, не представился. Скользнув пытливо взглядом по Черкизову, по Щепкину, отошел в угол, сел в кресло, небрежно закинув ногу на ногу. Одет был в потертую, не первой свежести, кожаную куртку. Бриджи, краги, крепкие солдатские ботинки на толстой подошве. Темные прилизанные волосы его разделял безукоризненный пробор. Чуть удлиненное лицо с тяжелым подбородком, розовая, холеная кожа, нос с горбинкой, лет тридцать, не более. Высок, сухопар, как спортсмены на модных картинках.

Небрежно порылся в карманах куртки, вынул красную жестяную баночку с табаком, короткую трубку, закурил. По кают-компании потянуло сладковатым запахом «донхилла».

Переводчик развернул на столе карту, постучал карандашом, привлекая внимание.

Коммодор начал резко и быстро, нетерпеливо поглядывая на часы, говорить. Русский еле поспевал с переводом. Черкизов весь даже как-то устремился вперед, склонился, стараясь не пропустить ни слова.

Для начала коммодор потребовал указать на карте, где сейчас расположен авиаотряд, вернее, его имущество: аппараты, горючее. Черкизов указал.

Коммодор покосился на второго англичанина, тот еле заметно отрицательно качнул головой.

Коммодор сердито объявил, что такое расположение аэродрома его не устраивает. Авиаотряд нужно перебазировать на новое место, северное километров на сто, вот на эту станцию.

Он ткнул карандашом в точку.

Черкизов вежливо выразил недоумение. Такого приказа из ставки главкома Деникина он не получал. Коммодор коротко заметил:

— Получите!

Сдерживая раздражение, объяснил, что красный флот не удалось запереть в Волге. Пока эскадра ждала полной очистки северного Каспия ото льда, красные корабли буквально вместе с ледоходом вышли из Астрахани, развернулись на двенадцатифутовом рейде, поставили минные заграждения, получили возможность действовать по всему театру. Только в том случае если Астрахань падет, так называемый, народный флот лишится своей главной базы и подвергнется сокрушительному разгрому. («Он говорит, — сказал переводчик, — Астрахань надо вскрыть, как устрицу».)

Черкизов вежливо улыбнулся, но сказал, что все-таки не понимает, в чем, собственно, задача авиаторов.

— Коммодор Норрис, сэр, выражает недоумение, неужели это не ясно? Вы будете подвергать Астрахань бомбовым ударам.

— Прекрасно, — сказал Черкизов. — Но после первой же бомбардировки противник выведет войска из города, рассредоточит их.

— Он говорит… — сказал переводчик. — Что это не имеет никакого значения. Это не главное. Страх, паника, ненависть против коммунистических властей, которые не могут обеспечить безопасность мирного населения, — вот чего вы должны добиться! Люди должны бояться неба! Конечно, будут жертвы. Но поражение на фронте начинается с паники в тылу! Насколько коммодору известно, там, в этом городе, есть и лояльные граждане, которые только и ждут повода, чтобы совершить вооруженный переворот.

— А дальше? — осведомился Черкизов.

— Откроется свободный путь по Волге к верховьям, к Москве. Войска адмирала Колчака с востока, генерала Деникина с юго-запада сольются, соберутся в единый кулак в районе Царицына или выше по Волге, и это будет конец Совдепии.