Когда пошла вторая неделя сонной жизни Леона, Рыкалов позвал его к себе и сказал:

— В городском саду, говорят, выставлен для всеобщего обозрения английский аэроплан, — который ваш Щепкин подшиб. Все уже смотрели! Одень чистое… Объяснишь, что к чему! Я, знаешь, любопытный!

По случаю выхода на люди Рыкалов все-таки оделся в костюм тонкой фланели, белые башмаки лайковой кожи, надел шляпу, в руки взял толстую трость пахучего сандалового дерева, индийской работы, с рукоятью в виде многорукой богини. Свентицкий страха, что узнают его, не испытывал, но картуз с квадратным козырьком насунул поглубже на глаза, на гимнастерку набросил цивильный пиджак. Настасья Никитична сунулась было идти с Леоном, но Рыкалов только и сказал:

— Брысь, девка! Без тебя обойдемся.

К парку пошли пешком, через весь город. Улицы были пустынны, редко-редко прогремит телега.

— Где, думаешь, народ весь? — спросил Рыкалов. — Не знаешь? А я полагаю, на позициях. Не все, конечно, которые есть — по домам сидят! Барсуки.

На тумбе розовела свежая афиша. Коммерсант ткнул в нее тростью:

— Прочти!

Свентицкий прочитал последние известия о том, что Красная Армия героически защищает город Курск.

— Не врут! — сказал Рыкалов. — Действительно там главная битва идет!

Листва в городском парке уже пожухла от жары, от этого коричневатые и желтые деревья выглядели совсем по-осеннему.

К останкам аэроплана стояла небольшая очередь. Они лежали, огороженные канатом, на деревянной площадке: черный, прокопченный звездообразный мотор, кусок фюзеляжа с покоробленной обшивкой, груды проволоки и трубок, колеса с частыми спицами, отдельно висели два грязных, покрытых сажей авиационных шлема из кожи и пробки.

Аэроплан этот был сбит Щепкиным еще в июне, но притащили его сюда только недавно.

Одноногий инвалид, тыча в останки и шлемы, объяснял, как все было.

Леон слушал с интересом, инвалид добавлял любопытным людям такие подробности, от которых волосы дыбом становились, даже вскрикивал, разгораясь:

«…и тада британский империалист-пилот, натуральный лорд по кличке Тигр Индии, послал голубиной почтой красному военному летчику, нашему дорогому геройскому товарищу Щепкину прямой нахальный вызов: „Выходи, мол, один на один! Я тебя одной левой!“. А товарищ Щепкин ему отписал: „Что ж! Давай! Поскольку ты есть убийца малолетних детей и продажная шкура, которой за это черное дело царизм натуральным золотом платит, так я тебя встречу!“ Сунул голубю записку в трубочке под крыло, и полетел тот голубь к британским империалистам!

Взял в руки Тигр записку и аж затрясся от злобы… И придумал хитрость. Мол, товарищ Щепкин один ему навстречу полетит, так он с собой ихнюю эскадру прихватит, чтобы, значит, на одного нашего летчика насесть! Но товарищ Щепкин не дурак! Так и сказал своим: „Я, говорит, ребята, пойду первым. А вы смотрите. Если он не один прилетит, значит, слово нарушено, взлетайте и бейте проклятую небесную контру без всякой пощады!“ Так оно и вышло!»

Свентицкий фыркнул. Рыкалов обернулся к нему, с недоверием сказал:

— Это что? Все, что от аэроплана остается?