Но никто нас не любит, кроме евреев, которые, даже оказавшись в безопасности, на земле своих предков, продолжают изнывать от неразделенной любви к России. Эта преданная, до стона, до бормотания, не то бабья, не рабья любовь была единственным, что меня раздражало в Израиле».

Прочтите этот роман, он многого стоит, поскольку написан человеком, который первую половину своей жизни считал себя евреем и терпел побои как «жиденок», а потом вдруг выяснил, что он чистокровный и даже дворянских кровей русак. Господи, какое разочарование и какая радость!.. Но конечно, негоже прятаться за анекдоты и цитаты из классиков. Я полагаю, что в России еще нет еврея, не битого в детстве за то, что он «жид» и «распял Христа». Спасибо за это! Теми побоями нас «крестили» в евреи куда надежнее и крепче, чем обращают сейчас в православие всех новорусских младенцев такие модные ныне крестины. Эти постоянные и непременно до крови, до юшки мордобои спасли и сохранили русских евреев как народ, в то время как, по мысли Нагибина, подлинно русские объединялись в народ лишь периодически — при нашествии Наполеона, Гитлера и ГКЧП…

И неверно, что я писал свои книги, сгущая антирусские краски в угоду западному читателю. Да, до развала СССР я писал их для американцев, шведов, японцев и прочих инопланетян, которые, кстати, тоже отождествляли русских с советскими, но я-то рассказывал этим марсианам о советском строе, о России с коммунистическим лицом, о зоне по имени СССР. Сгустить краски больше, чем сгустили их Ленин, Сталин и Ко кровью миллионов репрессированных, расстрелянных и замордованных священников, интеллигентов и крестьян, не смогли ни Платонов, ни Булгаков, ни Солженицын — куда уж мне!

Просто я лишен хлюпающе-сюпающего восхищения перед российским навозом, блевотиной безмятежного российского пьянства, похмельным биением кулаками в грудь, дешевым разрыванием на себе последней рубахи и криками «Ты меня уважаешь?» и «Сарынь, на кичку!». Я не люблю российские сортиры со сломанными — даже в Думе! — стульчаками (я уж не говорю про отороченное дерьмом «очко» во всех остальных «скворечниках»), я не люблю российское хамство, плебейскую великодержавность и великодержавное плебейство, небритость и немытость со времен Радищева и нищенскую озлобленность против всего мира и собственных соседей.

Бейте меня, называйте жидом, русофобом, но я хотел бы видеть Россию не беднее Америки, я хотел бы видеть русских со шведской статью в спине, с французским шармом и британским лоском в манерах, с японской добросовестностью в труде, с испанским темпераментом в любви и голландской вежливостью к своим прекрасным женщинам. Я имею в этом даже шкурный, но зато легко понятный знатокам «еврейской сути» интерес — ведь при любом финансовом кризисе и просто затруднении люди начинают в первую очередь экономить на книгах, только что, в июне мой московский издатель показал мне цифры резкого падения книжного рынка в связи с последним финансовым кризисом. Зато при первых же приметах экономического подъема всегда оживает издательское дело, кинематограф. Господи, так неужели когда-нибудь это свершится? Неужели в Рязань будут летать, как в Брюссель, а в Ростов, как в Цюрих? Но ведь должно так быть, должно, Господи, сколько ж можно мытарить эту страну!