В нашем городе все друг друга знают, а меня тем более, мой муж — звезда КВН, да и я сама — без пяти минут профессор пединститута! Моей двоюродной сестре ее мама так говорила: если я узнаю, что ты беременна, я тебя убью, его посажу, а сама повешусь! Такие у нас в Подгорске нравы. И хотя я с мужем уже разошлась, он ко мне чуть не каждый день приезжал, он свою Таньку бросил и мне в любви объяснялся, у нас с ним половые контакты были. Так что от кого беременна, вообще непонятно. А моя мама — человек честный и порядочный, в отличие от меня, она говорит: раз уж у тебя есть Мартин, оставь Игоря в покое, освободи его, пусть он не приезжает, я не могу ему в глаза смотреть.
И вот я сижу в этом болоте — Мартин у меня в Нью-Йорке, Игорь в военном городке, Людка в Москве, а я, как дура, в Подгорске. Делать нечего, я поехала на работу, потом стала кутить, но через несколько дней до меня дошло, что надо все-таки узнать, как это делается, я же не могу у мамы спросить. Я стала на работе спрашивать у пожилых женщин: мол, вот, знаете, у моей подружки задержка четыре дня. И когда говорила, видела: эти женщины понимают, что подружка — это я и есть. Но они порядочные женщины, они мне из своего житейского опыта рассказывают: «Не переживай, скажи своей подруге, что если всего четыре дня, то все можно исправить». Сто грамм того, десять грамм этого, перца такого-то. А у меня память феноменальная, я приходила домой и записывала все рекомендации. И поскольку моя мама регулярно уходит на работу в восемь и приходит в шесть, я решила в ее отсутствие проэкспериментировать.
Сейчас про это смешно рассказывать, а тогда это было трагично. Я каждый день думала: что еще я с собой сделаю? Я начала парить ноги с горчицей, я ставила на поясницу перцовые пластыри, я пила какую-то хреноту типа чеснока с перцем, настоенные на водке. Меня рвало. И все это было, конечно, днем, и эти дни превращались в ад. Я прыгала, я поднимала гантели, я бегала по ступенькам, я приседала. Я делала все, что было сказано. У моего мужа были огромные гири, я притащила эти гири из сарая. Да, это сейчас смешно вспоминать, а тогда… Дело было зимой, там деревня, окраина Подгорска, огромный двор, я в маминых валенках, в косынке, в каком-то ватнике лезу в сарай, куда зимой никто не ходит, там снегу по уши и замок пудовый, чугунный. Во-первых, как я его размораживала, это надо было посмотреть! Я там что-то разжигала, я спичками распаривала этот несчастный замок, я замерзшими руками отскабливала снег от двери и со скрипом эту дверь оттягивала. И все это — на реве, на истерике. У меня руки были ни на что не похожи, я уже боли не чувствовала. Кого я могла позвать на помощь? Кому я могла сказать, что у меня вот такое? Потом я эту гирю тащила. Волоком — я же не могла ее поднять, я тогда вообще была на «Гербалайфе». Короче, был полный маразм. Мама говорит: «Алена, кто Игорешкину гирю притащил из сарая?» Я говорю: «Мам, я занимаюсь спортом». А у самой все тело в ожогах. Эти горчичники, которые я ставила не на положенное время, а на выдержку — я же максималистка, я всегда перегибала палку. У меня был ожог ног, все ляжки в волдырях. Я ревела. Мне сказали: ты пьешь водку и ноги в кипятке держишь, пока не начнется выкидыш. И вот я пьяная сижу в кипятке, как дура! До волдырей, до ожога!