К сожалению, мой сценарий совсем не подходил для них. Это была первая трещина между мной и Мартином, это было мое первое унижение. Потом это ушло, забылось, но это было так, и шрам остался. Мартин сказал «хорошо», повернулся ко мне спиной и стал ласкать Дашу. Господи, теперь, если бы я выжила и если бы любимый мной человек стал делать мне больно — я не буду терпеть, я скажу ему об этом! Но тогда… Тогда я была адептом «Тропика рака» и «Эммануэль», проповедницей полигамности и наслаждения. И только когда они, лежа в моей собственной постели, стали целоваться на моих глазах, я вдруг поняла, что происходит что-то ужасное. И чем больше он ее ласкал, тем сильней мне не хотелось этого. Я вдруг поняла, что они не перестанут. Он сбросил с нее одеяло, полез к ее животу. Процесс любви был скомкан. Не было продолжительных ласк, далеко уходящих, медленных, эротичных. Они поласкали друг друга, а потом он просто развел ее ноги, вошел в нее и стал ее трахать. От меня в трех сантиметрах. Кровать вздрагивала, потная нога Дашки касалась моей, она постанывала, раскрыв рот, а мне это казалось пошлым, противным и мерзким. Я говорила вам о наркотиках: когда я их принимала, у меня были нарушения восприятия мира. Какие-то вещи казались большими, какие-то маленькими. Тогда Дашкино тело показалось мне огромным. Давящим. Я помню каждую черточку ее. Она высокая, стройная, точнее — худая, с плоской грудью, с худыми стройными ногами и таким животиком подростковым. Тонкая талия и широкие бедра, фигура манекенщицы такого европейско-американского типа. Она лежала под Мартином, ее ребрышки все обозначились. Ее ноги раскинуты в разные стороны и касаются меня. Когда ее нога коснулась моего тела, меня просто обожгло, я почувствовала физическую боль. Нервы были на пределе. А Мартин даже не повернулся в мою сторону. Как будто меня нет. Если бы он был хоть чуть-чуть умнее! Хоть немножко более чутким! Ну заметь ты меня, погладь, скажи хоть что-то! Если я не буду чувствовать себя обделенной вниманием, я успокоюсь, и тебе же будет лучше! А он, боясь, видимо, другую девочку потерять, просто плевал на меня.

Я отвернулась, а они занимались любовью. Рядом со мной. За моей спиной. Я слышала каждый их звук, стон, хрип. Это было долго, ведь я сама научила его растягивать удовольствие, делать передышки, менять позы. Потом он все-таки слез с нее, лег рядом, и тут со мной случилось что-то страшное. Я стала дрожать. Я не могла заплакать, я стала дрожать. Меня трясло. Как в судорогах. Но вместо того чтобы меня обнять или хотя бы нас двоих обнять, он повернулся ко мне спиной, обнял Дашу руками, положил ее голову на свое плечо, и они уснули. Горе мне горе! Даже сейчас мне тяжко вспоминать об этом. Причем тогда он меня любил, я знала это, он доказывал это своим поведением, он написал семь моих глобальных ипостасей, это была просто ода! И чтобы при такой любви — вот так!

Я лежала и не знала, что мне делать. Прижаться к нему и обнять, но зачем? Чтобы законтачить, не порвать окончательно? Но разве, потрахав Дашку, он не должен был сам, первым подумать обо мне? Я дрожала, мне было холодно, мне нужно было надеть хотя бы носки. А он вдруг сказал: «Прекрати дрыгаться!» Я встала и ушла в другую комнату, у меня в голове был уже другой сценарий, я давала ему шанс реабилитироваться. Я думала: сейчас он пойдет за мной, потому что он меня любит. И когда он ко мне придет, я к нему повернусь, разрыдаюсь, и у нас будет бурный секс. Эта идея, что сейчас он ко мне придет и мы с ним будем ласкаться и спать вместе, дала мне какой-то глоток жизни и надежду. Пусть мне нельзя, пусть мне будет больно, я была готова перетерпеть любую боль. Потому что пережить унижение заброшенности хуже физической боли. И я знала, что как бы он ни выложился только что с Дашей, он может еще. Это неоспоримо, в то время мы каждую ночь занимались любовью дважды. И вот я лежу и жду его, секунды считаю, прислушиваюсь к каждому звуку. Но он не пришел. Более того, я вдруг услышала характерный скрип кровати. Это он снова трахал Дашу. И тогда я покусала себе руки. У меня было ощущение покруче, чем когда мой муж изменял мне с девочкой Таней. Потому что там, даже страдая на полу у соседей, я знала, у меня был Мартин в кармане — весь, от ногтей до печенок в меня влюбленный. А тут? Я кусала себе руки и просила Бога только об одном: чтобы быстрей закончилась эта ночь!