— Почему они такие злые? — переспросил я. — Хочешь, чтобы я ответил?

— Есть кое-кто и получше, — откликнулся Бобби. — И к тому же все происходит слишком быстро.

— Все происходит как всегда, — сказал я. — Думаю, люди поступают так потому, что от природы созданы злыми. Если хочешь винить кого-то, вини Господа Бога.

— Фигня. Я в это не верю. Даже вся эта история с двойными икс-хромосомами в конце концов оказалась фигней. И не говори мне про экономические трудности и конфликт между имущими и неимущими, потому что это тоже ничего не объясняет.

— Первородный грех, — сказал я. — Меня это устраивает. Это легко представить, и ты можешь плясать от этого.

— Что ж, — кивнул Бобби, — возможно, действительно первородный грех. Но каков его механизм, старший брат? Ты никогда не задавал себе этот вопрос?

— Механизм? Какой механизм? Что-то я не улавливаю.

— Думаю, это вода, — задумчиво произнес Бобби.

— Что?

— Вода. Что-то существует в воде. — Он посмотрел на меня, помолчал и добавил: — Или чего-то в ней не хватает.

На следующий день Бобби уехал в Вако. Я больше не видел его до той поры, когда он появился на пороге моей арендованной квартиры в майке наизнанку и с двумя стеклянными ящиками в руках. Это произошло три года спустя.

— Привет, Хови, — воскликнул он, небрежно хлопнув меня по спине, словно мы не виделись каких-то три дня.

— Бобби! — завопил я, раскинул руки и заключил его в медвежьи объятия. Острые косточки уперлись мне в грудь, и я услышал его недовольное ворчание.

— Я тоже рад тебя видеть, — буркнул Бобби, — но лучше полегче. Растревожишь аборигенов.

Я торопливо отшатнулся. Бобби опустил на пол большой бумажный мешок, который держал в руке, и расстегнул дорожную сумку, переброшенную через плечо. Из нее он осторожно извлек два стеклянных ящика. В одном был пчелиный рой, в другом — осиное гнездо. Пчелы, судя по их виду, уже успокоились и занялись своими пчелиными делами, но осы были явно недовольны всем происходящим.

— Хорошо, Бобби, — сказал я и улыбнулся. Я не мог не улыбаться. — Что ты придумал на этот раз?

Из кармана той же сумки он извлек майонезную баночку, до середины наполненную прозрачной жидкостью.

— Видишь?

— Да. Либо вода, либо самогон.

— И то, и другое, если поверишь. Я добыл ее из артезианской скважины в Ла-Плате, это маленький городок в сорока милях к востоку от Вако; это концентрат из пяти галлонов. Сам получил. Я сделал там настоящий перегонный аппарат, Хови, но сомневаюсь, что власти меня когда-нибудь за это арестуют. — Улыбка его стала еще шире. — Это всего лишь вода, и одновременно — самый жуткий самогон, который когда-либо видело человечество.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Разумеется. Ничего, поймешь. И еще — знаешь что, Хови?

— Что?

— Если эта идиотская человеческая раса сможет продержаться ближайшие шесть месяцев, значит, она продержится вечно.

Он приподнял майонезную банку, и один увеличенный через стекло глаз Бобби уставился на меня с величайшей торжественностью.

— Это серьезная вещь, — сказал он. — Лекарство от самой страшной болезни, которой страдает Homo Sapiens.