С остальными не церемонились, попросту подпалив башню и крикнув, чтоб те, кто не хочет сгореть заживо, побыстрее выходили и тогда каждому третьему Кейстут обещает даровать жизнь. Стойких оказалось мало. В большинстве своем недавние бравые воины не пожелали оказаться мучениками, погибшими за святое дело крещения непокорных язычников. Конечно, один шанс из трёх — не ахти, но хоть что-то, и они повалили с верхних этажей, откуда, словно в упрек убегающим, вскоре зазвучало заунывное песнопение.

— Сейчас я пленных порасспрашиваю насчет Бонифация, — предложил Улан.

Идея принесла свои плоды буквально через пару минут. Оказывается, бывший пленник находился в небольшой подвальной каморке, размещенной в подсобных помещениях под казармой, где жили воины. Участия в недавнем сражении он не принимал, поскольку был надежно прикован за ноги парой тяжелых железных цепей, второй конец коих крепился к могучим железным скобам, вбитым в стену.

Впрочем, даже при отсутствии цепей он бы не смог принять участие в обороне замка, ибо выглядел лежащий на здоровенной охапке соломы испанец не ахти. Глаз он не открывал, пребывая без сознания, однако, судя по тяжелому, прерывистому дыханию, и без того было ясно, что досталось крестоносцу изрядно и отцы-инквизиторы до своего отъезда зря времени не теряли. Об этом же говорили и повязки на его руках и ногах, сквозь которые проступала кровь.

При виде их Петру припомнилось, как последние несколько дней его самого кидало то в жар, то в холод и вдобавок изрядно ныли руки с ногами, особенно пальцы, и он недовольно поморщился. Симптом был весьма красноречивый, лишний раз подтверждающий, что есть у него с этим испанцем какая-то загадочная связь.

— Не, ну это свинство, — возмутился он. — Мы им продали такой чудесный товар всего-навсего с одной-единственной дырочкой на всем теле, да и то аккуратно заштопанной, а они что творят?!

В это время во второй куче соломы, наваленной в другом углу, что-то подозрительно зашуршало. Улан нахмурился и, подойдя к ней, запустил внутрь руку. А через мгновение вытянул за сутану хорошо им знакомого Сильвестра.

— А-а, и ты тут, раввин недоделанный, — зловеще протянул Сангре. — Ну и какого хрена ты изгалялся над парнем, мулла занюханный?!

Тот в ответ торопливо залепетал что-то по-немецки.

— Он говорит, что не принимал участия в пытках этого доблестного воина, — перевел Улан, — и даже не присутствовал при них, хотя точно знает, что терзал благородного рыцаря Фернандо Вальдес, каковой и является палачом. И делал он это по повелению фра Пруденте. Самого же Сильвестра оставили подле Бонифация с одной-единственной задачей — как можно скорее излечить крестоносца, чем он неустанно и весьма успешно занимался.

Едва Улан закончил переводить, как Сильвестр, видя, что Сангре по-прежнему мрачен, ойкнул, торопливо метнулся к соломе и извлек из ее недр свой заветный сундучок. Распахнув его, он извлек пачку небольших бумажных рулончиков и трясущейся рукой протянул их Петру, продолжая что-то бормотать при этом.

— Что за хрень? — осведомился Сангре.