— Смочите ее в спирте, — попросил я.

— Знаю! — буркнул он. — Ваша метода держать инструмент в спирте перед операцией уже применяется в армии. Крепко помогает – раны загнивают куда реже. А пока будет мокнуть, накапаю вам лауданум.

Словом, меня зашили. То ли лауданум помог, то ли я притерпелся к боли, но выдержал без стонов, только иногда стреляло в ране так, что сердито шипел. Закончив, Виллие помыл руки в поднесенном лакеем тазике, вытер их полотенцем и снял с себя фартук.

— С удовольствием поговорил бы, Платон Сергеевич – давно не виделись, но государь приказал: как закончу, немедля доложить о вашем состоянии. Отдыхайте!

Он ушел. Ко мне подошли лакеи и, взяв под мышки и за ноги, перенесли в другую комнату, где раздели и уложили в кровать – видимо, получили такое указание. После чего ушли, а Пахом остался.

— Крепко спужался, ваше высокоблагородие, — сказал он, подтащив к кровати стул и усаживаясь на него. — В кордегардии сидел, тут вбегает гвардеец и кричит: «На царя покушались! Убили майора Руцкого!». У меня аж заледенело в нутрях. Кинулся сюда, а вы на полу в непритомности, а из живота кровь текет. Хорошо, что этот генерал прибежал и вами занялся. Я таперича от вас не отойду.

— Хорошо… — пробормотал я, проваливаясь в сон.

Пробудил меня шум и говор голосов. Открыв глаза, с удивлением увидел на стуле перед собой вместо Пахома царя. За его спиной толпились придворные, среди которых я узнал Кутузова и Виллие.

— Как себя чувствуете, Платон Сергеевич? — спросил Александр, заметив, что я открыл глаза. — Мы тут закончили бал и решили вас навестить.

— Благодарю, ваше императорское величество, — ответил я. — Яков Васильевич говорит, что поправлюсь.

— Это мне надо вас благодарить, Платон Сергеевич, — покачал головой царь. — Если бы не вы… Подумать только: гвардеец покусился на помазанника Божьего! Презрел присягу и честь дворянина!

Как будто в этом что-то необычное. Твоего дедушку, царское величество, кокнули гвардейцы. Отца – тоже. Ладно, молчим.

— Этого подлеца еще в Петербурге следовало забить в кандалы и отправить в каторгу, — сердито продолжил царь. — Но нашлись ходатаи. Ничего, я с ними разберусь, — пообещал он зловеще. — Теперь о вас, Платон Сергеевич. Никто не смеет упрекнуть меня в неблагодарности. За великую услугу трону, оказанную сегодня, возвожу вас в графское Российской империи достоинство вместе с нисходящим потомством.

Ох, ни фига себе!

— И еще, — добавил он. — В полк вы не вернетесь. Такой офицер, как вы, нужен подле трона. Зачисляю вас в свою Свиту.

— Благодарю, ваше императорское величество, — сказал я. — Могу я попросить?

— Если о возвращении в армию, то лучше помолчите! — нахмурился царь.

— Нет, ваше императорское величество, — поспешил я. — Для меня честь служить вам. Дело личное.

— Какое? — заинтересовался он.

— У меня есть дочь, рожденная вне брака. Ее мать, французская дворянка Аврора Дюбуа, недавно умерла. Девочка осталась сиротой. Я отвез ее в имение графини Хрениной, попросив присмотреть за дитем до окончания войны. Она ведь маленькая, всего три годика. У Мари никого нет, кроме меня, да и я круглый сирота. Проявите милость, ваше императорское величество, позвольте записать ее законной дочерью.