Ребята уже наготове со всем своим арсеналом: ножи, стилеты, пистолеты-бесшумки>28, удавки из шелковых шнуров. Да, мы пришли сюда, чтобы резать их сонных, чтоб не один из них не дожил до утра. Совсем рядом мне в ухо сопит давешняя девица-подпольщица. Напросилась на операцию, на мою голову.
– Не сопи, Марьяша, – шепчу я ей, – думать мешаешь.
– Я не Марьяша, я Любаша, – обижено шепчет она в ответ, но свою сопелку в сторону отворачивает.
Переключаюсь в активный режим, делаю еще несколько десятков шагов и, остановившись, еще раз осматриваюсь в термоконтрастном режиме, убеждаясь, что часовой в поле зрения один, и никто не сидит в засаде в полной темноте. После этого поднимаю ноктовизор на лоб. Вот он, голубчик, уже совсем рядом – притопывая и прихлопывая от холода, топчется на снегу в желтоватом круге света от фонаря. Вот наступает момент, когда часовой оказывается повернут ко мне спиной – и я, подняв свою бесшумку на уровень глаз, хладнокровно стреляю ему в затылок. Звук «хлоп», такой совершенно нестрашный – но после него часовой скрючивается и падает на снег. Готовченко! Делаю знак парням, с которыми обычно хожу на такие задания – они тихонько, как привидения, входят в уже никем не охраняемый дом… Проходит несколько минут – и один из них выглядывает в приоткрывшуюся дверь, делая знак, что одним отделением немецких солдат стало меньше. Зарезаны как бараны прямо на полу хаты, в которой они устроились на ночлег.
Идем дальше – и почти сразу видим явного разводящего, который по узкой глубокой тропе, протоптанной глубоко, как окоп, ведет за собой явную смену караула. А ну как они сейчас обнаружат нашего жмура-часового и вырезанное отделение – шума и визга тогда будет как от свиньи, которой в задницу плеснули скипидаром. Делаю знак – и ребята, так же, как и я, достают бесшумки. Серия хлопков – и караул устал, в смысле прилег отдохнуть по сугробам, даже не успев понять, что это за багровые вспышки во тьме. Отдых их теперь будет вечным.
А мы, темпо-темпо, бежим дальше уничтожать, тех, кто незваными пришел на нашу землю убивать, грабить и насиловать. Ведут нас партизаны из местных жителей. У них нет бесшумных пистолетов и ноктовизоров, но есть знание родной земли и ненависть к ее захватчикам. Боевые группы, убивая всех встреченных немцев, сходятся от окраин к середине селения. Тут, на пересечении улиц Советской и Октябрьской, находятся сельсовет, школа, магазин-сельпо и клуб. Центр власти и средоточие культуры – и где бы ему еще быть, как не на таком знаменательном пятачке. В сельсовете теперь комендатура, там обитают местные гарнизонные немцы и их холуи-полицаи. Туда пойдет штурмовая группа лейтенанта Кононова. Ни полицаи, ни гарнизонные немцы живыми нам не нужны, поэтому его люди должны убить всех, кого встретят.
Те, кто нам нужен, разместились в клубе. Из них желательно оставить в живых только командира немецкой разведывательной части, а все остальные пусть идут дальними дорогами. При этом в клуб даже не обязательно входить с парадного хода, где на виду друг у друга топчутся сразу два часовых. Как и у любого такого сооружения, у него есть черный ход, закрытый изнутри на банальную щеколду. Немного возни, короткий скрип – и мы уже внутри, причем пришли с той стороны, откуда нас никто не ждет. Теплые войлочные сапоги бесшумно ступают по деревянному полу. Единственный бодрствующий немец-дежурный, сидящий за письменным столом, застрелен в затылок, даже не успев догадаться, что происходит неладное.