– Валь, но как же я буду… Совсем ничего не знать о детях… Это жестоко, Валь!
– А как буду я, ты подумала? А со мной ты поступаешь не жестоко? Нет, Таня! Ты исчезнешь на этот год совсем, так будет лучше для всех!
Она хотела еще что-то возразить, но вдруг обессилела и зарыдала отчаянно, закрыв руками лицо. А когда отняла руки, то увидела, с какой жалостью он на нее смотрит. И одновременно с жестокостью, если эти чувства вообще можно совместить друг с другом. Наверное, у Вали получилось их совместить, потому что он произнес вдруг тихо, с теми же нотками жалости и жестокости:
– Не плачь, не надо. Живи этот год счастливой, как можешь. Наверное, ты права – так честнее. По крайней мере, я буду очень стараться, чтобы убедить себя думать именно так. Когда ты уезжаешь-то?
– Сегодня вечером самолет… Я хотела раньше тебе сказать, но не могла. Все тянула, тянула… Валь! А может, все-таки…
– Сегодня вечером, значит. Тогда сейчас поезжай к родителям, побудь с мальчишками. Только не говори пока, что уезжаешь. Я им потом сам скажу, поняла? Ну, и родителям объясни как-нибудь… Хотя нет, я сам с ними поговорю, ты не сможешь сказать правду.
– Валь, не надо! Пожалуйста!
– Но ведь ты хочешь, чтоб все было честно, Тань? Вот и будем честными до конца! А как ты хотела? Быть честной, чтобы никто от твоей честности не пострадал? Нет, так не бывает…
– Валь, давай я сама им скажу! Это же все-таки мои родители…
– Все, Тань, все. Решено, и говорить больше не о чем. А я побежал, на работу опаздываю! Значит, встречаемся через год, восемнадцатого августа! Пока, Тань… Пока.
Валя шагнул из кухни, и прошло совсем немного времени, как она услышала, что дверь в прихожей захлопнулась.
Все. Обратной дороги нет. Татьяна осталась одна на своей кухне, сидела за столом, вертела в руках чашку с кофе. Руки дрожали, в голове эхом отдавалась эта нелепая фраза – встречаемся через год…
Вообще в голове было холодно и туманно, и неуютно, будто она была под гипнозом. А может, и в самом деле под гипнозом? Любовь – это тоже гипноз? Но все равно усилием воли из него не выйдешь, любовь не отменишь душевным приказом. А пережить можно, наверное. И нужно. Пережить ее, прожить с ней какое-то время лицом к лицу. Пусть год… Если другого выхода нет. Пусть и глупо звучит, но пережить этот год на благо семьи. Семья – это тоже любовь.
От неосторожного нервного движения пальцев кофе выплеснулся на стол, и она вдруг опомнилась, поднялась, засобиралась торопливо – надо к родителям ехать. Увидеть Егора с Данькой, поговорить с ними, объяснить свой отъезд по мере возможности. Хотя как им объяснишь, какая тут может быть мера возможности? Конечно, она плохая мать. Она бросает детей на год. Вот и вся мера возможности, другой нет. Но по-другому – никак… Тем более это всего лишь год. Хотя и самой себе понятно, какая обманщица эта спасительная добавка – всего лишь!
Господи, да за что, за что ей такое испытание? И вообще, разве любовь может быть испытанием?
Выходит, может, если все так…
Подъехав к дому родителей, Таня посидела еще какое-то время в машине, собираясь с духом. Однако зря собиралась – не оставалось в ней никакого духа. Интересно, Валя уже позвонил родителям или нет? Наверное, не успел еще. Иначе отец давно бы уже оборвал телефон, призывая ее к ответу. В своей бы излюбленной манере поговорил – стройся, ать-два, смирно стоять! Шаг вправо, шаг влево – расстрел!