– Ой, да мне-то что? Я ж по-дружески хотела, просто в известность тебя поставить… – ядовито сморщилась Ирина. – Женскую солидарность проявить… А ты на меня же и злишься! Не зря говорят – не делай добра, не получишь зла!

– Спасибо, Ирина, – отрезала Тамара. – Будем считать, что ты меня в известность поставила. И все, и хватит на этом. Договорились?

– Да я понимаю, Тамарочка, что тебе неприятно, но что ж поделаешь, – святошиным голоском проворковала Ирина. – Иногда приходится открывать глаза на правду… Но ты бы видела, как он на нее смотрел, как смотрел! На меня в жизни ни один мужик так не смотрел. Да и на тебя тоже, я думаю. Это нечто особенное, Тамарочка, как он на нее смотрел…

Тамара вздохнула, внутренне смиряясь. Придется до конца все стерпеть, ничего не поделаешь. Не станешь ведь с Ириной скандалить и из дома ее выгонять, куда она заявилась без приглашения.

Беда в том, что она вообще не умела скандалить. В принципе. Всякое нарастание скандальной ситуации выводило ее из равновесия, и приходилось призывать на помощь все имеющиеся ресурсы рассудительности, чтобы удержаться в этом счастливом равновесии, не растерять ни капли душевного покоя. Хотя говорят, это вредно. Лучше поскандалить, выбросить из себя недовольство. Может, и впрямь… Может, и не замечаешь, как это недовольство вырастает в тени сбереженного равновесия…

– …Я думаю, у них это взаимное, Тамарочка. Потому что она тоже от него без ума. Даже по ее спине было видно, что она от него без ума. И не я одна так решила, все так решили, кто со мной за столом сидел. У нас ведь, знаешь, междусобойчик такой был, чисто женский, мы день рождения одной моей приятельницы отмечали.

– М-м-м, понятно… А заодно и развлеклись обсуждением чужой жизни…

– Да отчего же чужой, Тамарочка? Ты мне вовсе не чужая! Ты же знаешь, как я к тебе хорошо отношусь! И мне, право, очень жаль, что все так вышло. Что пришлось быть предвестником. Или… Как это правильно сказать, не знаю…

– Буревестником.

– Что, Тамарочка?

– Буревестником, говорю. Помнишь, в школе наизусть учили? Над седой равниной моря ветер тучи собирает… Между тучами и морем гордо реет буревестник, черной молнии подобный! То крылом волны касаясь, то стрелой взмывая к тучам, он кричит… И тучи слышат радость в смелом крике птицы… смелом таком, ох, каком смелом!

– Вот зря ты смеешься надо мной, Тамарочка, зря! Я бы в твоем положении не позволила бы себе… А ты…

Тамара вздохнула, лишь крепче сплела пальцы. Видимо, надо было просто стерпеть… Не понимает человек, хоть убей.

Интересно, это когда-нибудь кончится или нет? Просто мазохизм какой-то. Избиение плетками. Хоть бы девчонки поскорее с прогулки пришли. И как эту Ирину угораздило застать ее дома? В кою-то пору отгул на работе взяла!

Наконец Ирина ушла. Закрыв за ней дверь, Тамара почувствовала себя абсолютно опустошенной. Села на кухне, подперла подбородок ладонями, попыталась собрать себя по кусочкам. Правда, о внутреннем равновесии теперь и мечтать не приходится, но все же… Надо что-то решить для себя. Как-то жить дальше.

И усмехнулась грустно – как жить, как жить? А так и жить, как раньше. Терпеть. Хранить очаг. Тот самый драгоценный очаг, без которого для нее нет жизни. И без Сережи в нем тем более нет жизни. Все, что у нее есть, это дом, Сережа и дети. Разве мало? Отнюдь…