– Что ж… – с трудом сдерживая слезы, проговорила Тамара. – Спасибо за комплимент, доченька.

– Ну, не знаю, какой это комплимент… – вздохнула Вера. – Может, это вообще неправильно. Может, не стоило создавать в семье такого излишнего культа…

– Чего? Культа? Какого культа?

– Папиного, разумеется! У нас же в семье культ папы! Нет, мы все его любим, конечно, но… Ты ведь тоже человек! Но ты про себя забыла, ты все делаешь только так, чтобы папе было хорошо! Чуть что не так – ой, папе не понравится! Утром бежишь на кухню – папа любит блинчики с творогом на завтрак! И стоишь, и печешь эти блинчики! А когда папа, не дай бог, простужается, так тут вообще туши свет… У тебя глаза делаются такими испуганными, будто он уже все, помирает! Нет, я понимаю, что ты очень хорошая жена, но надо как-то и себя по-другому преподносить, мам…

– Это как же – по-другому?

– Ну… Вспомнить, что ты красивая женщина, например. Собой заняться. И даже не в этом дело, если по большому счету, мам! Тебе надо общий рисунок сменить, понимаешь?

– Хм… – Тамара все еще не могла до конца поверить, что это говорит ее малышка. – А что это – общий рисунок?

– Ну, это значит, нужно другой стать. Все-все в себе изменить надо. Прическу другую, одежду другую, фигуру себе другую организовать. На диету сесть, в тренажерный зал абонемент купить. Ну что, что ты на меня так смотришь, будто я непонятно что несу?

– Да нет, нормально я на тебя смотрю, – постаралась улыбнуться Тамара. – Просто удивляюсь – как вы быстро с Надюшкой выросли. Рассуждать научились, как взрослые женщины. И откуда чего набрались, интересно?

– Из жизни, мама, из жизни. Жизнь ведь не только в домашних стенах происходит. Это для тебя вся твоя жизнь заключается в папе, а мы еще и по сторонам смотрим. И понимаем уже, что семейное счастье – это не все. Что нельзя полностью растворяться в мужчине, надо уметь оставаться собой.

– Ну, знаешь… – с жаром проговорила Тамара. – Дай вам бог с Надюшкой встретить таких мужей, как ваш папа!

– Да кто спорит, мам! Конечно, наш папа лучше всех, других таких больше нет! И мы никуда его не отпустим, еще чего! Не переживай, мам, прорвемся…

Верочка отчаянно зевнула, потерла кулаками глаза. Потом встряхнула головой, сонно глянула на мать.

– Иди спать, доченька… – тихо сказала Тамара. – Иди, иди. Посидели, поговорили, и хватит.

– А ты не обиделась, мам? Я наговорила тебе всего…

– Нет, что ты, я не обиделась. Все хорошо, Верочка.

– Так, значит, прорвемся, мам?

– Конечно… Конечно, прорвемся. Иди…

Первое воскресенье августа выдалось дождливым и прохладным, будто напомнило, что лето не будет длиться вечно, что не за горами осень со всеми ее погодными прелестями. Чужая дача тоже была неуютной – пахло пылью, сыростью погреба и чем-то еще, чем всегда пахнет в старых деревянных домах. Сергей взял ключи от этой дачи у знакомых – те сюда почти не ездили. Места здесь были изумительные, и так хотелось погулять, но дождь моросил не переставая, и ветер налетал порывами, звенел стеклами хлипких окон.

Сережа затопил печь, огонь разгорелся нехотя, и вскоре в доме стало веселее, и дождь за окном не казался таким унылым. А может, свою роль сыграло выпитое вино – разбередило тот самый гормон счастья, от которого перехватывает дыхание и сердце рвется на части. Даже общее молчание становится особенным, будто кто-то невидимый прикладывает палец к губам и умоляет безмолвно – тише, тише… Видите, ваши души слились в едином нежном объятии, не надо мешать им лишними разговорами.