Клайд смотрел на меня обеспокоенно. Впрочем, оба они так смотрели, но Клайд облёк своё беспокойство в слова:

– Эмилия, ты в порядке? Выглядишь ужасно.

Я усмехнулась. Лучший комплимент этой недели.

– Какая вам разница, в порядке ли я? Вы собирались что-то сказать – говорите.

Я и правда хотела закончить эту встречу как можно быстрее, но не потому, что видеть их было мне неприятно. Нет, напротив – я жадно, с каким-то мазохистским удовольствием разглядывала их лица, глаза, губы, непослушные волосы.

Но каждая минута этой встречи приближала меня к тому, что я не выдержу и расплачусь. А этого не хотелось. Я не должна была показывать им свои слёзы. Гордость – последнее, что у меня оставалось в этой подчистую проигранной партии.

– Мы узнали, кто стоит за этой публикацией. Мы знаем, что это не ты, – заговорил Роберт.

Я почти не удивилась. Скорее странным было, что это раньше не пришло мне в голову. Не те они люди, чтобы спустить такое на тормозах. К тому же узнать это было несложно. Достаточно подкупить кого-нибудь в «Сплетнике». Даже странно, что у них ушло на это так много времени. С их-то деньгами и связями.

– Значит, я оправдана? Вы не будете портить мне жизнь, устраивать какие-нибудь дикие судебные иски или ещё что-то в этом роде? – спросила я холодно.

Теперь я злилась на них ещё больше, чем в тот день, когда волокла свой тяжеленный чемодан по дурацким ступенькам.

– Это Сьюзен, – сказал Клайд. – Она обо всём догадалась, похоже, на премьере. И вот. – Он развёл руками.

– Плевать, – честно сказала я.

Мне действительно было всё равно. Куда больше, чем стерва Сьюзен, меня волновало другое воспоминание – трогательные, беспомощные листки, наполненные моими чувствами, моими переживаниями, в руке у Роберта.

– Я могу идти? – спросила я.

– Эмилия, постой. – Клайд поймал меня за руку. Прикосновение обожгло, и я выдернула ладонь. – Прости нас, пожалуйста. Мы хотим, чтобы ты вернулась.

Я остановилась.

Мне хотелось уйти, убежать, упасть на свою узкую кровать и хорошенько выплакаться, вылить слезами всё то, что было сейчас в моей душе. Но я понимала, что должна поставить точку.

– Я бы тоже очень хотела что-то вернуть: чтобы не было того утра, чтобы вы не рылись в моих вещах, не обвиняли меня в том, в чём я не виновата. Чтобы вы поверили мне и не позволили уйти тогда. А сейчас… сейчас я уже не могу верить вам. Невозможно склеить разбитую чашку так, чтобы она была как новенькая.

С этими словами я наконец ушла.

И, как и собиралась, добралась до своей комнатки, упала на кровать, но, кажется, даже не успела заплакать.

Потому что уснула.

«Странная штука – любовь.

Она нападает внезапно, и вот уже человек, которого ты совсем недавно едва знал, становится центром твоей вселенной. В нём важно всё: взгляд, поворот головы, каждый жест, каждая чёрточка. Ты можешь написать целую поэму о том, как забавно легла прядь его волос, или о том, как изящно он поправил воротничок рубашки. Всё, что он говорит, исполнено тайного смысла.

Во всяком случае, ты ищешь этот смысл в каждой фразе и, разумеется, находишь его. И всё это – даже когда речь идёт об обычной любви.