Он подошел к первой же машине, постучал в дверь.
— Что надо, дорогой? — Как из-под земли появился крепкий, лет пятидесяти, мужичок, обросший бородой, как гном.
— Мне нужна машина Сосланбековых.
— Вай, нет тут таких.
Магомед достал бумажку.
— А я думаю, что есть.
Мужик протянул руку за бумажкой, но Магомед не отдал.
— Мне нужен Сохраб Сосланбеков. Скажи, что я пришел от его племянника. И я не из полиции.
…
— Уже не из полиции.
Мужик почесал бороду жестом, который говорил о непривычности его к ношению бороды…
— Там дальше по ходу — хинкальня «У Мамеда». Знаешь?
— Найду.
— Иди там… посиди. Покушай. К тебе подойдут…
У Мамеда и в самом деле было хорошо — спокойно как-то. Хинкальня пухла многоязыким говором, аппетитным запахом жареного мяса и теста, острыми, на грани пристойности, шуточками хозяина, который присутствовал в зале и опытной рукой правил бал — почти что застолье. Магомед сел, заказал дюжину хинкали (в Дагестане их называли курзе, но это одно и то же). Он знал, как их есть, показывали в Грузии. Надо взять за сухой кончик, откусить уголок и выпить бульон — только потом есть. Сам хвостик не съедается и оставляется на тарелке.
О, Аллах, как он голоден.
Он съел десять, заказал еще десять — и тоже съел. Пусть мясо и было подозрительное какое-то, но мясо есть мясо. А хинкальня привычно гудела, и он вслушивался в этот гул, пока его не дернули за рукав.
— Ты Камаль?
Это был какой-то пацан.
— Нет, но я от него.
— Пошли. Тебя ждут.
Пацан привел его к одному из стоявших на пустыре «КамАЗов», который ничем не отличался от других — ни возрастом, ни кабиной, ни даже амулетом на зеркальце в салоне, представлявшим собой изображение руки с поднятым указательным пальцем (нет Бога, кроме Аллаха!), обвитой колючей проволокой. Они прошли к задней части «КамАЗа», там была приставлена лестница. Магомед поднялся в кузов, откинул полог — и увидел Камаля.
Они крепко обнялись, Магомед сел на ближайший мешок — «КамАЗ» был наполовину уже разгружен.
— Что слышно?
— Абу Салеха арестовали. Вы тоже в розыске.
— Откуда знаешь?
— Собирали личный состав. Выступал сам Аль-Саед.
— Что сказал?
— Что Абу Салех русский агент и агент Кадырова. И вы тоже.
Магомед сплюнул
— Они что там, совсем?
— Говорят, что вы за деньги продались. Абу Салеху, говорят, в эту пятницу голову отрубят на площади.
Магомед уже не сдержался — выругался.
— Он же воевал!
— Аль Саед сказал, тем тяжелее его вина. Скверну надо выжигать огнем.
— Вот с..а.
— Многие из полка уходить собираются.
— А вот это зря.
Камиль тяжело вздохнул.
— Вот сами подумайте, товарищ подполковник, — он впервые назвал Магомеда русским званием, — сколько братьев полегло за то, что тут шариат Аллаха был. Ну, вот он, шариат — и что? Жрать нечего, срач никто не убирает, кругом как был весь этот неджес[112], так и есть, как брали взятки, так и берут.
— Ты прав. Но дело не в этом.
…
— С системой можно сражаться только изнутри, понял? Уйдете вы — наберут других. Понял? Кто-то должен оставаться.
…
— Пацанам передай, пусть держатся.
— Хорошо, передам.
— Не показывайте вида. Делайте все, что они говорят. Они преступники — и Аллах накажет их нашими же руками.