Я тихонько постучал.
— Марина?
Долгая пауза.
— Входи, Оскар.
Ее голос походил на стон. Я подождал несколько секунд и вошел. Свеча, стоявшая на полу, едва освещала ванную комнату белого кафеля. Марина стояла на коленях, перегнувшись через край ванны.
Она вся дрожала, а пропитавшаяся потом ночнушка облегала ее тело, словно саван. Она закрыла лицо, но я видел, что из носа течет кровь, а на груди расплываются алые пятна. Я застыл на месте, парализованный.
— Что с тобой? — тихо спросил я.
— Закрой дверь, — твердо сказала она. — Закрой.
Я сделал, как она велела, и подошел к ней. У нее был жар. Волосы, мокрые от холодного пота, прилипли к лицу. Я испугался и хотел броситься на поиски Германа, но она вдруг невероятно сильно схватила меня рукой.
— Нет!
— Но…
— Я в порядке.
— Ничего подобного!
— Оскар, делай, что хочешь, но Германа не зови. Он не может ничего сделать. Все уже прошло. Мне лучше.
— Да ты бледнее смерти, — пробормотал я.
Она взяла мою руку и прижала к груди. Я почувствовал, как под ребрами быстро бьется сердце. Я в замешательстве убрал руку.
— Жива и здорова. Видишь? Обещай, что не скажешь Герману.
— Почему? — возмутился я. — Да что с тобой такое?
Она опустила глаза, бесконечно уставшая, и нагнулась ко мне.
— Обещай мне.
— Ты должна сходить к врачу.
— Обещай мне, Оскар.
— Если ты пообещаешь сходить к врачу.
— Договорились. Я обещаю.
Она смочила полотенце и стала вытирать с лица кровь. Я чувствовал себя бесполезным.
— Теперь, когда ты видел меня в таком состоянии, я больше не буду тебе нравиться.
— Не говори глупостей.
Она продолжала протирать лицо, не отводя от меня взгляда.
Ее тело, обернутое во влажный хлопок, казалось мне невероятно хрупким. Я с удивлением обнаружил, что совершенно не смущаюсь. И ее мое присутствие тоже не смущало. Когда она вытирала пот и кровь, руки у нее дрожали. На двери ванной висел чистый халат. Я помог Марине его надеть. Она завернулась в него и вздохнула, изможденная.
— Что я могу сделать? — тихо спросил я.
— Останься тут, со мной.
Она села напротив зеркала, взяла расческу и попыталась привести в порядок волосы, разметавшиеся по плечам. Но силы совсем ее покинули.
— Позволь мне, — я забрал у нее расческу.
Я причесывал ее в тишине, и иногда наши взгляды встречались в зеркале.
Марина же сильно сдавила мою руку и прижала к своей щеке. Я почувствовал ее горячие слезы, и мне не хватило смелости спросить, отчего она плакала.
Я проводил Марину в ее комнату и уложил ее в постель. Она больше не дрожала, а щеки уже не были белее мела.
— Спасибо, — прошептала она.
Я решил, что лучше дать ей отдохнуть, и вернулся в свою комнату. Я снова лег в кровать и стал безуспешно пытаться уснуть. Снедаемый тревогой, я лежал в темноте и вслушивался в потрескивание дома и шум деревьев за окном. Мучительное беспокойство не отпускало меня. Слишком много событий за слишком короткое время. Мой мозг не справлялся. В призрачном свете раннего утра все казалось размытым. Но больше всего пугало меня то, что я сам себе не мог объяснить, что же чувствую к Марине.
Я смог уснуть лишь на рассвете. Мне снилось, что я бегу по залам дворца из белого мрамора, затемненного и необитаемого. В нем были сотни статуй. Когда я мимо них пробегал, каменные фигуры открывали глаза и говорили слова, которых я не понимал. Потом мне показалось, что я увидел Марину, и я побежал ей на встречу. Светлый силуэт ангела вел ее за руку по окровавленному коридору. Я бежал за ними, но вдруг одна из дверей в коридоре распахнулась, и оттуда появилась фигура Марии Шелли, которая плыла над землей в потертом саване. Она плакала, но слезы не капали на пол. Она протянула ко мне руки, а когда дотронулась, то рассыпалась на сотни осколков. Я выкрикнул имя Марины, умоляя ее вернуться, но она, похоже, меня не слышала. Я бежал и бежал, но коридор становился все длиннее. А потом ангел света повернулся, и я увидел его настоящее лицо. Вместо глаз у него были пустые глазницы, а вместо волос — белые змеи. Он коварно улыбнулся и, закрыв Марину белыми крыльями, исчез. Во сне я почувствовал запах разложения, отчетливый запах смерти. Кто-то прошептал мое имя.