Марина часто шутила на эту тему и говорила, что я смотрел на Лулу так, словно хотел превратиться в подвязку.

Они поженились в апреле. Когда спустя неделю доктор вернулся из медового месяца на Минорке, он был худым как жердь. Медсестры покатывались со смеху, глядя на него.

Таков был мой мир на протяжении нескольких месяцев. Занятия в интернате были потраченным впустую временем, окутанным туманом. Рохас говорил о состоянии Марины оптимистично, добавляя, что она молодая и сильная, а лечение приносило плоды.

Мы с Германом не знали, как его благодарить. Мы дарили ему сигары, галстуки, книги и даже ручку «Монблан». Он не хотел принимать подарки и говорил, что всего-навсего выполнял свою работу, но мы-то знали, что он проводил на рабочем месте больше времени, чем кто-либо из врачей.

К концу апреля Марина набрала немного веса и не была больше бледной как мел. Мы стали совершать прогулки по коридорам, а когда потеплело, даже выбирались на крытую галерею. Марина все еще писала в книге, которую я ей подарил, но мне не давала прочитать ни строчки.

— Как твоя книга? — спрашивал я.

— Глупый вопрос.

— Дураки задают глупые вопросы. А умные на них отвечают. Так как твоя книга?

Она так мне и не сказала. Я чувствовал, что рассказать на бумаге историю, которую мы с ней узнали, было для нее очень важно. Однажды, когда мы гуляли по галерее, она не на шутку меня испугала.

— Обещай мне, что, если со мной что-нибудь случится, ты допишешь книгу.

— Ты сама допишешь, — ответил я, — а потом дашь мне первому почитать.

Тем временем маленький деревянный собор постепенно рос. И хотя донья Кармен говорила, что он напоминал ей помойку в Сан-Адриан-дель-Бесос, очертания крыши уже отчетливо вырисовывались.

Мы с Германом уже планировали свозить Марину в ее любимое место — пляж между Тоссой и Сан-Фелиу-де-Гишольс, — как только ей можно будет покидать пределы больницы. Доктор Рохас со свойственной ему осторожностью назначил примерную дату поездки на середину мая.

В те недели я понял, что люди могут жить одой лишь надеждой.

Доктор Рохас рекомендовал Марине больше ходить и делать несложные упражнения в помещениях больницы.

— Ей не помешает немного прийти в форму, — сказал он.

После свадьбы Рохас превратился в знатока женщин, по крайней мере, так казалось ему. Однажды в субботу он отправил нас с Лулу купить Марине шелковый халат. Это был подарок, и платила за него Лулу.

Я пошел с ней в магазин белья на Рамбла-Каталунья, рядом с кинотеатром «Алексадра». Персонал знал ее. Я ходил за Лулу по всему магазину и смотрел, как она перебирала изделия всех возможных форм и цветов. Это было посложнее шахмат.

— Как думаешь, твоей невесте понравится? — спросила Лулу, облизнув губы, накрашенные ярко-красной помадой.

Я не сказал, что Марина не была моей невестой. Но я гордился тем, что кто-то мог так подумать. К тому же, прогулка по магазину нижнего белья с Лулу смутила меня настолько, что я как дурачок соглашался со всем, что она говорила. Когда я сказал об этом Герману, он с улыбкой ответил, что также находит супругу доктора опасной для здоровья. Впервые за несколько месяцев я видел, чтобы он улыбался.