– Петухова! – крикнула Гюрза, очевидно, пароксизма вежливости хватило у нее только на один вчерашний день. – Тебе не кажется, что ты должна ставить меня в известность по поводу своих отлучек? Как продвигается расследование?

– Виталий Андреич не предупреждал меня, что я должна ставить в известность кого-нибудь, кроме него, – холодно заметила я и направилась к выходу.

Положив руку на ручку двери, я оглянулась. Глаза у начальницы были такие выпученные, а физиономия такая красная, как будто ее обварили кипятком. Она шумно дышала с присвистом. Интересно, у пресмыкающихся случается инфаркт?

Мишка ждал меня у выхода в своем стареньком «Опеле». Всю дорогу мы молчали, только у самой Куйбышевской больницы он сказал, чтобы я помалкивала и делала расстроенный вид.

– Впрочем, у тебя и так вид – краше в гроб кладут, – неделикатно высказался он, – так что в морг мы как раз кстати.

Внезапно перед самой больницей из боковой улицы перед нами выскочил какой-то нахальный серый «Опель». Мишка, чертыхнувшись, вдавил педали тормоза в пол. Машина резко остановилась.

– Пускают же на дорогу всяких уродов! – в сердцах воскликнул он. – Хорошо, только что колодки поменял, тормоза хорошие, а то бы врезались…

На территорию больницы пускали только труповозки и медицинские рафики, так что мы с Мишкой пошли пешком.

Небольшое здание морга стыдливо пряталось за кустами сирени, которые сейчас, в октябре, были еще покрыты зелеными листьями. Я заметила: сирень не желтеет, кусты стоят зеленые до самых морозов, потом листья жухнут и опадают.

Сирень я люблю, у меня нет на нее аллергии. Мишка усадил меня на лавочку, велел никуда не уходить и скрылся в недрах морга. Вокруг было относительно тихо, очевидно, никаких похорон сегодня больше не предвиделось.

Только было я хотела достать сигаретку и расслабиться на мягком осеннем солнышке, как из дверей выскочил Мишка, подталкивая перед собой разбитного вида мужичка в грязно-белом халате поверх ватника.

– Вот ты сам на нее посмотри! – сокрушался Мишка. – Вот сам погляди, до чего девку вся эта история довела! Кожа да кости, одни глаза на лице остались…

Мужичок оценивающе меня осмотрел и нехотя кивнул:

– Да, пропорция нарушена.

Я удивленно поглядела на Мишку: при чем тут мои пропорции? По весу тут, что ли, покойников принимают?

– Ты посиди пока, – высказался Мишка тихонько и продолжал, обращаясь к мужичку: – Сергеич, Христом Богом тебя прошу, помоги! Сил у меня нет больше с ней возиться! Так переживает, руки может на себя наложить. И тогда я совестью замучаюсь – все же сестра родная!

Ах, вот как, мы с Мишкой уже оказывается родственники! Я сделала постное выражение лица и наклонила голову ниже, чтобы не рассмеяться.

– Бросить ее не могу, дома бывать почти перестал, а у меня, между прочим, дети малые… И жена все время пилит! Сам знаешь, какие супруги бывают…

– Это да, – энергично закивал головой Сергеич, – это, конечно…

Насчет детей Мишка приврал: дите у него было одно, и совсем не малое: сын-оболтус четырнадцати лет. Жена тоже Мишку пилила редко, но, как говорится, ради красного словца…