— В район?

— Так точно.

— Садись скорей…

В кабине было тепло. Тихо играл транзисторный приёмник, вмонтированный в панель.

— Что возите? — поинтересовался я машинально.

— Цемент для геологов. Нефть и газ ищут. Через Крылатое прямиком.

— Из района? — удивился я.

— Ближе цемзавода нету.

— Значит, заночевали сегодня у геологов?

— Зачем. Я со вчерашнего вечера уже две ездки сделал. У них аврал…

— Сколько ты уже сидишь за рулём? — полюбопытствовал я.

— Бог его знает. Сутки будет. Аврал. Ребята задыхаются без цемента…

— А где же сменщик?

— У него три положенных по случаю свадьбы дня. Раз в жизни случается…

Можно было только поражаться беззаботности, с которой он говорил об этих сутках.

— Не устал?

— Малость имеется. Закуришь — вроде ничего.

— Вроде… Поберечься бы не мешало.

— Молодой. Сдюжу.

— А если авария?

Он покачал головой:

— Подзагореть можно и на свежую голову. Что, боязно ехать со мной? —

— Нет…

Я пожалел, что заговорил на эту тему. Ещё посчитает за труса. Да и кому охота думать о неприятном, когда впереди длинные километры по заснеженной степи…

Не знаю, чем руководствовался он. Жаждой романтики, подвига? Или он не отдавал себе отчёта в том, что организм — штука материальная, имеющая пределы прочности? Ведь для таких случаев существует техника безопасности, нормы, которые тысячи и тысячи раз проверены в специальных медицинских учреждениях, проверены на людях.

Увы, на жизнях тоже… В мирное время риск не всегда оправдан.

Дальше мы ехали молча. Я думал о предстоящей беседе в райкоме.

Прежде чем заговорить со мной о крылатовском деле, секретарь райкома сухо сказал:

— Я понимаю, товарищ Чикуров, вы имеете право вызывать на допрос кого угодно, невзирая на ранг и звание.

Но все-таки Павел Евдокимович этого не заслужил.

— Простите, я не понимаю, о чем речь, — удивился я.

Червонный вынул из стола и протянул… мою повестку, в которой была вписана корявым почерком и с ошибками фамилия Зайцева. А секретарь райкома продолжал:

— Человек он немолодой. Между прочим, обязательный и аккуратный. Могли бы позвонить ему. Вручить такую неграмотную повестку…

Да, выкинул Савелий Фомич штуку. Вот до чего доводит излишнее рвение.

— Прошу прощения. Тут, товарищ Червонный, ошибка вышла. Поверьте, не по моей вине. Впрочем, я тоже виноват. Не разъяснил толком товарищам…

Я сунул повестку в карман, намереваясь устроить моему не в меру ретивому помощнику нагоняй.

— Надо как-то исправить неловкость, — сказал Червонный уже мягче.

— Я извинюсь перед Павлом Евдокимовичем.

— Что ж, считаем этот вопрос исчерпанным, — охотно согласился секретарь.

Нашей беседе не мешали. Червонный попросил секретаршу ни с кем его не соединять.

Я поинтересовался, каким образом Николай Ильин попал в совхоз «Маяк»?

— Я уже говорил об этом следователю, который до вас вёл расследование. Но если надо, могу повторить. Вышегодский сельскохозяйственный институт является как бы нашим шефом, — секретарь райкома улыбнулся. — По старой дружбе.

— В каком смысле — дружбе?

— Неисповедимы пути господни. С кадрами у нас негусто. Тут уж пускаешь в ход все, что можно… Не подумайте плохо. Просто мы с ректором института учились в Тимирязевке. Вот он и старается по мере сил снабжать нас специалистами.