– Ты мог бы открыть бизнес здесь. Я бы подняла связи и помогла тебе.

– Я сам, мам, – резковато говорю я, и добавляю мягче, – Не обижайся, пожалуйста.

– Как я могу обижаться, Джаред. Выбор всегда за тобой. Но, что тебя держит в Америке? Если ты собрался начинать с нуля, то почему бы не здесь? Рядом со мной?

– Не задавай вопросы, на которые я не могу ответить, – отвожу в сторону взгляд, замечая возле фонтана одну из своих бывших наяд.

– Как дела у Захры и ее подруг? – сухо осведомляюсь я.

– Отлично. Я устроила их на курсы английского, чтобы девушки могли усовершенствовать язык. Они стали брать выходные и выбираться в город. Осваиваются потихоньку. Но сначала им было очень сложно. Я с трудом уговорила их не носить абайю в доме, а потом и в саду. Сейчас, как видишь, им хватает только платка на волосах, чтобы показаться на глаза другим людям. Свобода она опьяняет. Стоит вздохнуть и уже не остановиться, – Амелия улыбается, но глаза остаются серьезными.

– А ты, Джаред, не выглядишь свободным. Когда я смотрела на тебя через решетку клетки, то подумала, что вы оба с Кудрой одинаково несчастны здесь. Неужели ты скучаешь по Анмару?

Я пожимаю плечами, поднимая в знак приветствия руку, и Захра отвечает мне широкой улыбкой, но не бежит навстречу, как раньше, готовая выполнить любую просьбу. Я больше не ее хозяин. И в этом нет надобности. За то время, что я провел в доме матери, мои бывшие наяды едва ли сказали мне пару слов, занимаясь своими повседневными делами по хозяйству и уборке особняка.

– Я не знаю, что ответить, мам. Анмар долгое время казался мне тюрьмой. Я был там чужим, но и здесь я ощущаю себя так же, хотя не должен. Ты любишь меня, и твои дочери меня приняли, как родного. Друзья, родственники и общество, которому ты принадлежишь… ни единого косого взгляда или неуважительного замечания. Все так, как ты рассказывала в детстве. Но я все равно не чувствую себя здесь дома.

– Я понимаю, – Амелия кладет ладонь на мое плечо. – Ты вырос в другой стране, привык к ее обычаям и традициям. Слишком велика разница между нашими странами. Законы, религия, люди – все другое. Не представляю, как ты справляешься. Когда я вернулась в Лондон, я, не поверишь, очень долго шарахалась от людей, пытаясь прятать лицо.

– Положение женщины и мужчины в Анмаре отличается. Не скажу, что сильно ощущаю контраст между Англией и Анмаром или Америкой и Анмаром. Я получал образование в Йеле, потом работал в Нью-Йорке и научился смотреть на западный и европейский мир другими глазами. Но, как понимаешь, анмарец внутри меня никуда не делся. Иногда я могу с ним договориться, иногда нет. – с толикой иронии произношу я.

– Твой отец постарался сделать все, чтобы ты не забыл своих корней, – с замечает Амелия, я вижу всполохи ярости в ее глазах, – Я хочу когда-нибудь перестать ненавидеть его, – добавляет она шепотом. – И не могу.

Я задерживаю дыхание, глядя на свою мать, которая внезапно сжимается, растеряв всю свою уверенность и лоск. И я вижу, насколько она уязвима и несчастна. Спустя столько лет она так и не отпустила прошлое. Оно до сих пор разъедает ее сердце и память.