Потом бабушка с маминой сестрой Наташей съехали от нас – они с мамой жили недружно. И потом уже бабушка не воспринимала меня как любимого внука, а вот дочку тети Наташи Леночку, которая была старше меня, бабушка любила. Фамилия Леночки была Энгельке – то ли немецкая, то ли финская. Бабушка ее воспитывала, пыталась ей привить хорошие манеры, много с ней разговаривала. Но самое интересное, что Лена тоже выросла комсомольским «ворошиловским стрелком», а я, которого бабушка в угол отсылала, чтобы не попадался ей на глаза, все это впитывал и знал, как надо держать нож и вилку, как вести себя за столом, что нужно обязательно говорить «спасибо», спрашивать у старших, можно ли выйти из-за стола, – хотя всему этому учили Лену, а не меня.
Бабушка умерла буквально у меня на руках, мама меня вызвала из Москвы, я приехал из ВГИКа, а бабушка лежала в Мариинской больнице. До революции это была больница для бедных, построенная в виде дворца. Мест в палатах вечно не хватало, и чтобы не травмировать тех, кто выздоравливает, бабушку положили в коридоре. Доктор сказал: «Елена Васильевна, к вам внук приехал». А бабушка уже была в коме, еле дышала, и было страшно, что меня оставили на ночь возле бабушки, а бабушка дышала-дышала, а потом затихла. Я побежал за доктором, сказал, что бабушка затихла, не дышит, – понял, что все кончено.
До последних дней бабушка жила в чудовищной коммуналке. Я просто боялся туда приходить, потому что понимал – это мало похоже на человеческое жилье. В Доме Перцева, под самой крышей, был мансардный этаж огромного доходного дома, с когда-то роскошными квартирами. А летом у бабушки не было ни денег, ни сил, чтобы куда-то выезжать, и я помню, когда я приходил к ней летом, ее комната была рядом с кухней, а там всегда жарили и парили, соответственно, витали ужасные запахи. Бедная моя бабушка! Тогда я еще не знал, но чувствовал, что она не из этих, не из коммунальной квартиры, мне ее было жаль, но и сделать ничего было нельзя.
Теперь я страшный педант – таким меня воспитала бабушка. Благодаря ей я так и не смог привыкнуть к советскому образу жизни. А в найденных документах значилось, что моя бабушка – «княгиня Шаховская, урожденная города Парижа». И единственное, что я смог сделать для нее, – это выбить на ее гранитной плите: «Княгиня Шаховская, урожденная города Парижа».
Среднеобразовательные школы
Так сложилось, что за свою жизнь я поменял пять школ.
Моей первой школой стала 199-я – теперь это гимназия при Русском музее. Она появилась в 30-е годы и поначалу была восьмилеткой. Школа размещалась в трехэтажном здании на площади Искусств (первоначальное название − Михайловская площадь), то есть Судьба как в воду глядела. Но не успела школа сделать и первого своего выпуска, как грянула Великая Отечественная война. Школа стала госпиталем, а с окончанием войны она вновь стала восьмилетней, для обучения мальчиков. В 50-е годы, когда вновь было введено совместное обучение девочек и мальчиков, увеличилось и число классов в школе, а в 60-е годы она стала десятилеткой.