С рядом известных западных фотографов я лично не знаком. Но есть фотографы, которых я уважаю, которые мне, скажем так, близки по духу. В свое время, когда я был в Нью-Йорке, я хотел познакомиться с Ричардом Аведоном, но ему это было абсолютно не интересно, и знакомство не состоялось. Мне очень близок и симпатичен был Оливеро Тоскани. Правда, до того как он стал заниматься вивисекциями и расчленением трупов. А до этого он был удивительный. Такой красивый! Такой жизнерадостный! Просто такой «мой» фотограф, впрочем, как и Ричард Аведон. Но, увы, оба на какой-то стадии – видимо, объевшись этой красотой, потянулись к мусорным бакам, к помойке.

С Аведоном у меня была совершенно потрясающая история. Я мечтал иметь его альбом, долго мечтал, несколько лет. И вдруг так случилось, что он в Америке его выпустил (а стоил тогда аведоновский альбом от 75 до 100 «безусловных» единиц, и было как-то неловко просить человека привезти его мне). Это был его первый альбом, альбом чудовищного дерьмокопания. Люди Алабамы, глубинки, бомжи, алкаши, еще что-то. И тут приезжает человек из Америки и говорит: «Валер, я тебе привез альбом Аведона». И когда я его открыл, то подумал: «О Боже! И надо было столько мечтать!» Но это не все. Буквально спустя месяц мне звонит еще один человек и говорит: «Валер, я тебе привез альбом Аведона!»… Теперь у меня два этих альбома, которые я не могу смотреть, потому что они мне мерзки. А вот хорошего Аведона у меня так до сих пор и нет, хотя хороший альбом Хельмута Ньютона мне все-таки подарили.

Я очень рад, что с юности удивительно точно все понимал про человека. Почему моя фотография интереснее и дорогого стоит? Потому что я вижу человека, я могу о нем ничего не сказать в портрете, но я вижу, чего он стоит. Я и раньше, глядя на какие-то отдельные фотографии Ньютона, уже прозревал, видел какую-то удивительную внутреннюю раздвоенность. Во всех его замечательных сексуальных женщинах было для меня что-то настораживающее. Это не любование Рубенса, это не упоение Дега или Ренуара… Они агрессивны и болезненны. Когда я уже смог познакомиться с этим ньютоновским и раздвоением, и растроением, и всем чем угодно, я понял, что я правильно все это видел. Какие-то его работы безумно мне нравились, они хороши, они полнокровны, интересны, но в большинстве его работ было заложено и садо, и мазо, причем идущее изнутри человека. Я это видел очень ясно, это не было отстраненным взглядом, его работы таковы по сути.

Правда есть правда, дело не в этом. Просто мне это не любопытно.

Вот простая вещь, она не относится к фотографии. Я не могу убедить ни мир, ни трамвай, ни троллейбус в том, что, начиная утро с улыбки, не матерясь, не злобясь, можно изменить жизнь. Это просто. Начните день с улыбки! Никого это, к сожалению, не убедит. Мне вот многие говорят: «А что вы там снимаете? У вас красиво все так, залакировано, камины, интерьеры. А вот на улице Шкапина бы сняли, или развалины, или ночлежку бомжей». Да, она существует, эта реальность, но только я вижу выход из этой реальности в том, чтобы помочь этим людям, а не врать им, как врут им у нас в стране с утра до вечера.