Оуэн вскочил, подошел к окну, поглядел на усиливающийся снегопад. Невозможно представить, что мать может использовать своего ребенка для наживы. Зато он ясно представлял, насколько глубоко ранена душа Эйвери.

—Что ты сделала?

—Наговорила ей грубостей. Она плакала и просила денег. Хотела остаться у меня. Всего на пару недель или хотя бы на ночь. Мне стало так тошно! Я отдала все, что было в бумажнике, и выставила ее за дверь.

—Ты поступила правильно, многие на твоем месте ничего бы не дали. — Оуэн повернулся. — Почему ты мне ничего не сказала? Почему оттолкнула, вместо того чтобы позволить помочь?

—Вначале я никому не сказала. Просто не могла.

Он подошел к кровати, встал перед Эйвери.

—Я не кто-то.

—Ты не понимаешь, Оуэн. Ты бы посочувствовал, а я не искала сочувствия. Я бы его не выдержала. Тебе не понять, ты никогда не чувствовал себя ненужным, ни разу в жизни. Ты всегда знал, что родители тебя любят и сделают все, чтобы тебя защитить. Ты даже не представляешь, как я завидовала вашей семье еще до того, как мать ушла. Как вы все были мне нужны, и вы всегда были рядом. Мой отец и Монтгомери.

—Ничего не изменилось.

—Знаю. Но я должна была сделать что-то для себя, стать кем-то. Понимаешь, как бы плохо ни шли дела, а порой всякое случается, нужно, чтобы рядом была мать и любила тебя. А иначе чувствуешь себя... ничтожеством.

В безуспешной попытке подобрать другое слово Эйвери подняла руки и снова опустила.

—Настоящим ничтожеством. И неважно, что говорил отец и твои родители, — видит бог, они говорили и поступали правильно! — я чувствовала, что она ушла из-за меня. Что я плохая и недостойна любви или просто недостаточно хороша.

—Эйвери, это не про тебя.

—Знаю. Но иногда ты знаешь одно, а чувствуешь другое. Может, потому, что она ушла, я так вкалывала и сама добилась всего, что у меня есть. Так что все к лучшему.

Чуть замявшись, она продолжила:

—А еще я порой сама себя спрашиваю: почему у меня не получается поддерживать долгие отношения или почему я быстро увлекаюсь, а потом так же быстро остываю? Боюсь, это у меня от матери.

—Неправда.

—Я оттолкнула тебя. — Немного успокоившись, она посмотрела ему в глаза. — Ты прав. Стоило начаться неприятностям, как я тебя оттолкнула, вместо того чтобы быть ближе.

—Я здесь.

—Потому что ты — это ты. Никогда не сдаешься. Будешь биться над задачей, пока не найдешь ответ.

Он присел на кровать.

—И каков ответ?

—Предполагается, что ты его нашел. — Эйвери положила голову ему на плечо. — Прости. Я сделала тебе больно и заставила думать, что ты напортачил. Наверное, у меня полно комплексов, а когда я ее увидела, то совсем съехала с катушек. И не только по поводу отношений с тобой. Я даже отцу ничего не сказала. Правда, потом все же решилась. Заставила себя.

Оуэн положил ей руки на плечи.

—Что ты готовила?

—Господи, так предсказуемо!.. — Эйвери попыталась сдержать слезы. — Суп. Я отвезла большой термос супа отцу домой, а там была она.

Повернувшись, Оуэн прижал губы к ее макушке.

—Еще тяжелее.

—Даже не знаю. У меня внутри словно что-то щелкнуло. Я была в бешенстве из-за того, что она заявилась к нему, и он почувствовал то же, что и я. Отец выглядел таким печальным, когда она сидела там и рыдала. Это было невыносимо! Мать выдала ему ту же песню, что и мне, и теперь, когда прошло какое-то время, я понимаю, что она не лгала. Ну, или не совсем. Думаю, ей и вправду жаль, хотя, может, она жалеет, что осталась одна. Но так уж сложилось — она одинока, горюет, жалеет о прошлом и знает, что его не вернуть. Отец дал ей пять тысяч и сказал, что может не возвращать, если оставит меня в покое. Сказал, чтобы она прислала свой телефонный номер, когда устроится, и если я захочу с ней связаться, он мне его даст.