В конце концов перед Мерлином возникала дверь квартиры, которая распахивалась с неприличной готовностью и затворялась чуть ли не с презрением после его возгласа: «Привет, дорогая! Попируем сегодня».

Олив — она всегда возвращалась домой на автобусе с тем, чтобы «глотнуть свежего воздуха», — стлала постель и развешивала одежду. Заслышав приветствие Мерлина, она выходила навстречу и с широко раскрытыми глазами торопливо его целовала, а он держал ее перед собой как лестницу, поймав за руки, словно она не способна была сохранять равновесие и, если бы он ослабил хватку, рухнула бы столбом навзничь. Так муж целует жену на втором году брака в отличие от поцелуя, каким жених награждает невесту (явно не без наигрыша, как замечают люди знающие) и скопированного обычно со страстных любовных сцен в фильмах).

Подавался ужин, потом они шли прогуляться за два квартала через Центральный парк, а иногда посещали кинотеатр, где им терпеливо внушали, что их жизнь расписана вся наперед и скоро для них настанет нечто величественное, дивное и прекрасное, если только они будут послушно следовать велениям тех, кто по праву стоит над ними, и не станут гоняться за удовольствиями.

Так минуло три года. Далее в их жизни произошла перемена: у Олив родился ребенок, вследствие чего Мартин изыскал способ пополнить материальные ресурсы семьи. Через три недели после родов он подступил к мистеру Мунлайту Квиллу с требованием значительно повысить ему жалованье.

— Я работаю у вас десять лет, — заявил он, — с тех пор, как мне исполнилось девятнадцать. И всегда старался выкладываться до конца ради интересов дела.

Мистер Мунлайт Квилл ответил, что должен это обдумать. На следующее утро, к величайшей радости Мерлина, он сообщил, что намерен осуществить давно задуманный им план — удалиться на покой и лишь изредка заглядывать в лавку, а Мерлину поручить стать управляющим с жалованьем пятьдесят долларов в неделю и получать от прибыли одну десятую долю. Не успел старик договорить, как щеки у Мерлина запылали, а на глаза навернулись слезы. Он схватил руку нанимателя и, тряся ее что есть силы, без конца повторял:

— Вы очень добры, сэр. Как это мило с вашей стороны. Вы очень, очень добры.

Итак, после десяти лет преданной службы в книжной лавке Мерлин добился наконец успеха. Оглядываясь назад, он больше не воспринимал свое восхождение на волнующую вершину как временами жалкое, но неизменно унылое десятилетнее прозябание, когда энтузиазм угасал и мечты развеивались; годы, когда лунный свет во внутреннем дворике тускнел, а лицо Олив теряло юную свежесть, не казались ему тягостными; нет, теперь прошлое представлялось ему сплошным победным торжеством над преградами, которые он целеустремленно преодолевал благодаря несокрушимой силе воли. Самообман оптимизма, уберегавший его от терзаний, виделся ему теперь облаченным в сверкающее убранство неколебимой решительности. Мерлин не раз помышлял покинуть книжную лавку Мунлайта Квилла и взмыть к новым высотам, однако из чистого малодушия так и оставался на прежнем месте. Странно, но теперь он считал, что именно тогда проявил невероятную твердость духа для того, чтобы одержать победу там, где сражался.