Вдруг Смит вспомнил и похолодел. Конечно. Джоан. Вот почему суперинтендант сделал так, чтобы никто не мог его найти, особенно Смит.

Он потянулся за телефоном, но прежде чем он поднял трубку, телефон зазвонил. Это был Шеппард.

– Он у меня, – его голос был хриплым от восторга.

– Эббот? Он с тобой?

– Он попался. Он придет сюда.

– Куда?

– В квартиру к своей бывшей жене. Он провел здесь ночь. И он снова будет здесь в течение следующего часа, где мы его ждем в полном составе.

– Что ты с ней сделал?

– С кем?

– Ты знаешь, с кем. С Джоан.

– Допросил ее, вот и все. И она все выдала. Очень была полезна. И продолжает быть.

– Ты ублюдок. Мразь.

– Что ты сказал?

Смит тщательно подбирал слова, потому что не хотел сказать ничего такого, о чем потом придется пожалеть.

– Ты хренов придурок и дилетант, – медленно сказал он, после чего повесил трубку, вышел из дома на Куинз Гейт и поймал такси.

После нескольких стаканов Дорис пустилась в сентиментальные воспоминания. На ее лице играла ласковая улыбка, а глаза затуманились от мыслей о прошлом.

– Кстати, о сутенерах, – сказала она. – У меня был чудный сутенер, когда мне было пятнадцать.

Спустя некоторое время, когда в паб вошли двое футбольных болельщиков в клетчатых брюках и шотландских меховых шапках с клановыми розетками из ленточек, приколотыми к пальто, она сказала:

– Господи, Хаки МакТаклз.

– Кто?

– Шотландцы. Готовы болеть за своих.

– Почему ты называешь их Хаки МакТаклз?

– Это из-за того, как они говорят. Нужно выбираться отсюда, пока они все сюда не набились. Если они победят, то все напьются и станут бузить, а если проиграют, то напьются и станут бузить еще круче. Они – жесткая клиентура. Некоторые девочки не возражают, но я к ним близко не подхожу. Когда в Твикенхем приезжают валлийцы – это другое дело. Все, что им нужно – это выпить, спеть и спокойно потрахаться. А уж если они выигрывают, – а это, слава Богу, происходит почти всегда, – тогда гуляют все проститутки к востоку от Холборна.

Но Эббот уже не слушал, он думал о своей следующей проблеме, которая казалась неразрешимой.

Фрэнк Смит сжимал Джоан в своих объятиях. Ее тело сотрясалось от рыданий. Она рванулась к нему, как только Фрэнк вошел. Он крепко сжал ее и вдруг понял, что любит ее и, возможно, любит уже давно. Это не стало внезапно свалившимся на него откровением, просто еще одна уверенность плавно выплыла на поверхность из темноты.

– Если бы ты знал, что они сделали. Если бы ты знал...

Ему не нужно было объяснять. Он успокаивал и утешал ее, как плачущего ребенка.

– Ну не плачь, – мягко уговаривал он. – Не доставляй удовольствие этим ничтожествам.

К его удивлению, рыдания стали тише, затем совсем прекратились.

– Я забираю тебя с тобой, – сказал он. – Иди, собери вещи.

Она пошла в спальню, оставив его с Шеппардом, Беттс и тремя агентами из Особого отдела.

Фрэнк твердо намеревался контролировать себя, но острый приступ гнева сначала заставил его трястись, затем сжал ему горло, и он не мог произнести ни слова. Смит почувствовал стук в висках, заметил тяжелую бронзовую статуэтку на маленьком столике и подумал о том, хватит ли у него времени схватить ее и швырнуть в лицо Шеппарду, прежде чем трое из Особого отдела успеют его остановить. Он никогда не думал, что способен на убийство.