На удивление, ему удалось довольно легко отыскать своего нового приятеля. Внешне француз не подавал признаков жизни, но, когда папа приложил ухо к его широкой груди, то выяснилось, сердце бьется исправно. Оставалось решить, как вытащить здоровяка из-под обвалившихся строительных конструкций. Впрочем, выбор был невелик, тащить, тащить и тащить. И Мишель потащил, напрягая все мышцы и наплевав на грыжу, которую рисковал заработать, тягая буйвола вроде Жорика. Папочка всегда был щуплым, как воробей, бабушка, когда он был маленьким, именно так его и звала, воробушком. А дядя Жорик был увальнем, каких поискать, широким как шкаф, и таким же неповоротливым. О весе француза папе вообще не хотелось думать из опасения, как бы не иссякло мужество. Кем был бы человек без веры в себя?

— Вытащу, куда ж ты денешься, мордоворот! — цедил сквозь зубы Мишель, и тянул из последних сил. Ноздри неприятно щекотал запах бытового газа, папа, не без оснований опасался, что вот-вот рванет.

По пути им попался гостеприимный хозяин заведения, но ему, при всем желании, было не помочь. У ресторатора не хватало головы. Мишель отвернулся и пополз дальше.

Снаружи, где они с дядей Жераром очутились в конце концов, было все так же темно. Взрывы ухали гораздо восточнее, наверное, стратеги с берегов Потомака посчитали, что с района, где располагался Национальный музей, достаточно. По крайней мере, на время…

По мглистому небу рыскали редкие прожектора чудом уцелевших постов ПВО. Глядя на них, папа неожиданно вспомнил русскую поговорку про кулаки, которыми некоторые машут после драки. Отдышавшись, Мишель наскоро ощупал пострадавшего. Француз дышал с присвистом, по его богатырской груди расползлось жирное бурое пятно.

— Ах ты черт! — пробормотал папа и оглянулся в поисках помощи. Но, надеяться на нее не приходилось. Тогда он стянул с себя джемпер и затолкал под лоснящуюся от крови рубашку. Сомнительно, чтобы таким приемом можно было надеяться остановить кровь, но это было все, что папа умел по части оказания неотложной помощи. Впрочем, какое там умение? Он просто видел похожие манипуляции в фильмах про войну. Или про гангстеров, солдат ничтожно мелких, а потому, не признаваемых общественностью войн…

Кряхтя и шатаясь под невыносимо тяжелой ношей, какой на поверку оказался дядя Жерар, папа преодолел почти три квартала. И лишь на границе с четвертым ему, наконец, посчастливилось поймать такси. Оно и доставило их обоих в больницу. Передав француза на попечение врачей, у которых, как и предполагал дядя Жора, оказалось полно хлопот, зато они говорили по-русски, это порадовало, Мишель упал в ближайшее кресло. Его вид был ужасен, с ног до головы перемазанный грязью и кровью, он походил на канонира после взрыва в пороховом погребе. Зато был жив, спас нового друга, и оттого пребывал в отличном настроении, как ни невероятно сие прозвучит, принимая в учет подробности пережитой ночи. Прекратив на время думать о дяде Жорике, отец вспомнил о долге, спустился в вестибюль госпиталя, откуда ему, на удивление, удалось дозвониться в советскую колонию. Там его ждал неприятный сюрприз. Его самовольная отлучка обнаружилась, особист, приставленный КГБ приглядывать за соблюдением режима, был в ярости и, матерно бранясь, клятвенно заверил Мишеля, что его завтра же депортируют в Союз. Ну, может, не завтра, и даже не послезавтра, а когда прекратятся эти еханные бомбежки, и возобновят работу гражданские аэропорты. Как ни страшен был особист, особенно в гневе, похоже, американским и британским пилотам, завоевавшим господство в воздухе над Ираком, чтобы безнаказанно добивать поверженного врага, было насрать и на разъяренного комитетчика, и на весь штат КГБ, и на обессилевший при Горбачеве Советский Союз. Даже пугливый по натуре папочка, и тот не слишком-то мандражировал перед особистом. В конце концов, настали совершенно иные времена, вряд ли кому-нибудь взбрело бы в голову выдвинуть против него обвинения в шпионаже или еще каких-то страшных грехах перед родной партией и обожаемым правительством. Папа даже не рванул, очертя голову в колонию, вымаливать прощение, тем более, ночью это было весьма небезопасно, а переночевал в палате у дяди Жерара. Кроме француза, там, понятно, было не протолкнуться от потерпевших.