Элизабет вопросительно посмотрела на Джозефа.

— Да, ступай с ней, — сказал он. — Ступай с ней в дом.

Оглобля шлёпнулась на землю, и Томас освободил от упряжи потные лошадиные крупы.

— Я оставлю их здесь ненадолго, — словно извиняясь, сказал он и перебросил упряжь через изгородь загона для скота. — А сейчас пойдём со мной.

Джозеф, не отрываясь, смотрел на фонарь. Он поднял и развернул его.

— Это, конечно, Бенджи, — сказал он. — Он тяжело ранен?

— Он мёртв, — сказал Томас. — Он мёртв уже целых два часа.

Они вошли в домик Бенджи и через тёмную гостиную прошли в спальню, где горела лампа. Джозеф заглянул в искажённое мукой лицо Бенджи, замершее в момент наивысшего страдания. Из-под перекошенных судорогой губ виднелись зубы, разбитый нос покраснел. Два полудоллара, положенные на его глаза, тускло мерцали.

Джозеф медленно перевёл взгляд на окровавленный нож, лежащий на столе рядом с кроватью. Ему показалось, что он смотрит вниз откуда-то с большой высоты, и странное, всё подчиняющее себе спокойствие с неожиданным привкусом всезнания наполнило его.

— Это сделал Хуанито? — полуутвердительно спросил он.

Томас взял нож со стола и передал его брату. А когда Джозеф отказался взять его, положил нож обратно на стол.

— В спину, — сказал Томас. — Хуанито поскакал в Нуэстра-Сеньора взять на время пилку, чтобы отпилить рога у того быка, у которого они отросли, как у чёрта. А вернулся он очень быстро.

Джозеф заглянул в кровать.

— Давай накроем его. Давай завернём его во что-нибудь. По дороге я встретил Хуанито. Он сказал, что ничего не знает.

Томас мрачно усмехнулся.

— А откуда он мог знать? Лица-то он не мог видеть. Он увидел и пырнул ножом. Он хотел поехать и признаться, но я велел ему подождать тебя. Так что, — сказал Томас, — единственное решение суда будет против нас.

Джозеф обернулся.

— Как ты считаешь, — сказал Томас, — мы должны вызывать судебного чиновника для установления факта смерти?

— Вы ничего не меняли, Том?

— Мы только перенесли его в дом. И натянули на него штаны.

Рука Джозефа поднялась к бороде и, взъерошив её, задрала концы бороды вверх.

— А где сейчас Дженни? — спросил он.

— Бартон увёл её к себе. Бартон молится вместе с ней. Она рыдала, когда выходила отсюда. Сейчас она, должно быть, близка к истерике.

— Мы отошлём её домой, на Восток, — сказал Джозеф. — Здесь ей делать нечего.

Он повернулся к двери.

— Тебе надо поехать и заявить обо всём, Том. Представь всё как несчастный случай. Может, и не будет никаких вопросов. Произошёл несчастный случай.

Он быстро повернулся к кровати и, прежде чем выйти из дома, коснулся руки Бенджи.

Медленно прошёл он через двор туда, где на фоне неба возвышалось чёрное дерево. Подойдя, он прижался спиной к стволу и посмотрел вверх, откуда сквозь крону пробивалось неясное тусклое свечение звёзд. Его руки ласково коснулись коры дерева. «Бенджамен мёртв», — тихо сообщил он. В течение нескольких мгновений он глубоко дышал, а затем повернулся, вскарабкался на дерево и уселся между гигантских рук, прижавшись щекой к холодной шершавой коре.

Он знал, что его мысли будут услышаны, когда произносил их в своём сознании: «Теперь я знаю, в чём смысл благословения. Я знаю, что на меня возложено. Любить или не любить позволено Томасу и Бартону, но не мне. Не мне. У меня не может быть удач или неудач. Я не могу различать добро и зло. Мне отказано даже во вполне естественном чувстве различать удовольствие и страдание. Всё — едино, и всё — часть меня».