– Иди сюда, дрянь! По-хорошему прошу, – пытаюсь на груди оставить ткань, даже лифчик надеть не успела. Я от него, к двери, но она заперта. Поворачиваюсь спиной и глазами ищу, что потяжелее.

– Не надо, Игнат. Ты не в себе. Мне будет больно, а ты будешь жалеть.

– А кто в этом виноват!

Кружим вокруг стола, страшно, заводит. Ужас, как все это противоречиво. И ремень. Зачем он снимает чертов ремень.

– Эй, ты меня трахать собрался или бить?

Этот визг – мой голос?

– Пока не решил. Иди сюда, сказал!

– Нет, Игнат. Хочешь взять, придется насиловать.

– Значит, – наигранно обреченно вздыхает, – придётся, – он вдруг прыгает на стол и пока с него, я в другую сторону мчу, но не успеваю, кричу, когда он мою руку хватает, сам на диван падает и меня поперёк коленей кладет.

– Игнат! Не надо, ты же не такой, – умоляю, пытаюсь вырваться. И тут же вскрикиваю, когда на ягодицу опускается шлепком ремень.

– Я тебе доверял, – удар, мой вскрик.

– Решил, что с тобой даже отношения можно построить, – новый удар и мой всхлип. Дура, дура. Сразу вспоминается, как мечтала о совместном будущем, о том, как буду делать для него все, только чтобы он не смотрел на других. Черт, идиотка. А-а!

– А ты такая же дрянь, как все. Значит, и отношение к тебе будет соответствующее, – новый удар. Сильнее, болезненно. И, гад, бьет в одно и то же место.

– Ну так выгони меня! Выгони и забудь! – кричу я, снова дергаясь, а он снова шлепает, а в голову шепчет.

– Ты не представляешь, как мне этого хочется – просто взять тебя и вышвырнуть, – вздрагиваю, когда ремень вместо удара гладит место. Я сама отчего-то застываю, чувствуя, как от облегчения и удовольствия по телу ворох мурашек разносится. Нет больше страха, он материализуется в нечто очень опасное. Я сглатываю, чувствуя стыд от того, как намокают трусики. И словно зная это, ремень втискивается межу моих ног ребром. Я чувствую прикосновение кожи, которая давит на половые губки. Это все не говоря о том, как в живот тычется его немаленьких размеров стояк.

Судорожно вздыхаю, чувствуя, как заткнут ремень, а на ягодицу опускается рука шлепком болезненным, а затем пальцы вжимаются в плоть, проводят там же, где ремень елозит. Он словно оттягивает ее в сторону. Зачем?

– Вот вы бабы. Вас даже не накажешь, вам это нравится. Нравится же, Оля? – его голос как ток по переплетению нервов, подсвечивает лампочки по всему телу. – Только не ври мне больше.

Новый шлепок, а следом рука в волосах.

– Ну же, Оля, простой вопрос, простой ответ.

Господи, он меня убивает. Но как признаться.

Новый удар и я всхлипываю.

– Да.

– Не слышу.

– Да, нравится.

– Течешь, как сука, – ремень он подносит к моему лицу. – Даже сквозь трусы видно.

– Прости.

– Тебе придется оочень постараться, чтобы вымолить мое прощение. Оближи.

– Что? – уже плохо соображаю. Голова кружится.

– Ремень, говорю, оближи и не зли меня, – он прямо к губам его подносит. А бедрами шевелить начинает, его член трется об мой живот, и я непроизвольно вздыхаю. Безумие какое-то. Это разве секс? Секс – это просто совокупление, а это кажется чем-то постыдным, слишком взрослым, с пометкой 21+.