Лемехов смотрел на Аристарха, на длинные, перевязанные тесьмой волосы, на кудрявую бородку, и вспомнил стих Пушкина: «Волхвы не боятся могучих владык». Захотел произнести слово «волхв», но оно не складывалось на языке, не перетекало в гортань, и звук, который он издал, напоминал тихий клекот.

Будущее, которое к нему приближалось, было безымянное, как несуществующее слово, благоухающее, как южный сад, плещущее, как дивное море. В этом будущем была любовь, было захватывающее на всю жизнь свершение, было служение, бескорыстное и возвышенное. Ему казалось, отгадка этого будущего таится в стихах Пушкина, в его сказках и поэмах, которые в детстве читала мама. И он перебирал в памяти пушкинские стихи, не умея произнести их вслух.

Слепец Вадим устремил на зарю склеенные глаза. Нахохленный и сутулый, с заостренным носом и впалыми щеками, он был похож на большую птицу, у которой крылья были связаны за спиной.

– Пойду на гору и буду молить, чтобы Аркаим вернул мне зрение. Последнее, что я видел, – вспышку из танка, который бил по Дому Советов. Контузия прошла, но глаза погасли. Если прозрею, найду того танкиста и вырву ему глаза!

– Братья мои, не думайте о дурном! – воскликнул блаженный Ефим, проповедующий «вселюбовь». – Давайте только о добром, о хорошем. Давайте нести в мир любовь, и мир станет чище, добрее! Давайте вместе, хором, возгласим: «Мы всех любим!» И людей, и зверей, и божьих коровок, и камни, и звезду! Давайте хором!

И он, обращая к заре восхищенное лицо, стал страстно повторять:

– Мы всех любим! Мы всех любим!

Сначала он возглашал один. Потом к нему присоединилась Женя. «Мы всех любим!» – повторяла страстно, словно молилась. Ей последовал Андрей. Язычник Аристарх вплел свой бархатный голос в общий хор. За ним – паломник Алексей. Инженер Столбовский сначала иронично улыбался, но подхваченный страстным возгласами, стал повторять: «Мы всех любим!» Архитектор космического Дворца Иосиф восхищенно смотрел на зарю, восклицая: «Мы всех любим!» Мрачный слепец Ефим угрюмо молчал, но и его закружил общий вихрь. Лемехов раскачивался из стороны в сторону, не умея произнести счастливое заклинание. Но тихо и бессловесно запел: «Мы всех любим!»

Они соединились руками, и казалось, их восторженный хоровод отрывается от земли и несется в небо Аркаима.

Лемехов заснул и проснулся, казалось, через мгновение. Над ним было темное небо, полное звезд, но край холмов продолжал светиться. Заря была негасимой.

Уже поднялась вся артель. Язычник Аристарх облачался в плащ, крепил на лбу священную повязку. Андрей набрасывал на плечи жены одеяло. Паломник Алексей брал под руку слепца Вадима.

– Пора, – сказал инженер Столбовский. – Идем на гору, чтобы успеть к восходу.

Они шли по степи узкой тропкой, путаясь в сухих полынях. Была тьма, и только розовело небо над вершиной холма. Они обогнули холм, и тропка влилась в проселок, который мутно и белесо светился, словно был посыпан мукой. По проселку шли редкие люди, все в одну сторону, на зарю. Проселок слился с дорогой. По ней шагало множество людей, молчаливых, с неразличимыми лицами. Все они шли к далекой горе, чья вершина чернела на розовом небе. Дорога слилась с другой дорогой, и теперь к горе шла густая толпа. Шелестели и шуршали подошвы. Кто-то спотыкался, но его подхватывали.