– Отец Матвей, как же мне идти спасаться, если у меня дома куры и кот остались? – горестно спросила продавщица Ирина. – Ведь их огнем пожжет, а они не виноваты ни в чем.

– Нашими грехами все земные твари порчены, – отвечал священник. – Но ты не горюй. К тебе в раю и кот, и куры вернутся. И станет каждая курица как жар-птица, и будет нестись золотыми яйцами. А кот окажется с серебряным мехом, и ты его будешь золотым гребнем расчесывать.

– Отец Матвей, а мне и в раю на костыле ходить? – Убогий Егорушка тоскливо смотрел на свой истертый костыль. – Мне его в рай забирать?

– Ты его, Егорушка, в райскую землю воткни, и твой костыль покроется зелеными листьями и благоухающими цветами, станет как куст роз.

– Отец Матвей, а как мы в раю предстанем? – Елена обратила к священнику усталое, с увядшей красой лицо. – Старыми? Молодыми? Или совсем в другом обличье?

– Тебя Господь запомнил, когда ты была молодой и красивой и душа твоя пела и ликовала. Он тебя в раю такой примет, чтобы все святые на тебя любовались.

– А я, отец Матвей? Мне в раю рожать? Младенчика моего Бог со мной в рай заберет? – Беременная Анюта стягивала на животе тесную кофту, на ее бледном лице цвели веснушки.

– Ты блудница! – прикрикнул на нее отец Матвей. – А тот, кого носишь, тот блядин сын. Ни тебя, ни его Господь не примет. Оставайся здесь, и сгоришь.

Он гневно отвернулся от женщины, а у той ее серые умоляющие глаза наполнились слезами.

Лемехов хотел о чем-то спросить священника, в чем-то ему исповедоваться, о чем-то его умолять. Но звук отвердел во рту как камень, и он издал слабое мычание.

– Пора, – сказал отец Матвей. – Выходим. Семен Семеныч, туши свечи. А лампады пускай горят. – И он перекрестился широкими взмахами и пошел к дверям.

Вышли из душной избы в прохладное мерцание ночи. Тут же на дворе отец Матвей строил свое малое стадо. Впереди поставил Семен Семеныча с горящим фонарем, в котором слабо желтела свеча. Следом встал бородатый Федор, прижав к животу часы, в которых продолжала бежать секундная стрелка, отмеряя мгновенья до скончания мира. За Федором место занял Лемехов, которому священник дал в руки крест, и Лемехов, сжимая тяжелое древко, подумал, что священник угадал его горькую долю, вручил ему крест. За Лемеховым отставной солдат Виктор воздел латунную узорную звезду, которая закачалась, задышала среди звезд небесных. Калека Егорушка пристроился за спиной солдата. А три женщины, среди них брюхатая Анюта, стали в хвост.

– Господи благослови! – певуче возгласил отец Матвей. – Идем на встречу с Тобой, званные Тобой, Господи, на пир Твой! – И пошел вперед, открывая калитку, выводя процессию на деревенскую улицу.

Прошли деревню. Ни огня, ни звука, даже псы приумолкли, чуя приближение конца времен. Крыши, деревья чернели среди горящих звезд. А когда вышли за околицу, на пустую, слабо белевшую дорогу, священник запел:

– Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас.

И ему отозвались блеклые и нестройные голоса Ирины и Елены и рокочущий бас Федора.

Лемехов нес крест, и это несение креста было сладостным, вещим. В нем угадали измученную, изведенную душу, для которой жизнь была непосильной, и душа хотела покинуть эту постылую жизнь. Но душе предложили спасение, несение крестной ноши. Предложили идти крестным путем, как шли бессчетные до него. И эта причастность к бессчетным, измученным людям вдохновляла его.