Губы Верхоустина слегка улыбались, и трудно было понять, являются ли его слова тонкой насмешкой над Лемеховым или это горькая улыбка сострадания.

– Почему вы не появились раньше, если знали о моей катастрофе?

Лемехов испытывал цепенящее чувство. Из синих глаз Верхоустина проливалась сила, не имевшая определения в земной реальности, она исходила из других миров, завораживала и душила. Было бессмысленно ей противиться. Ее власть была беспредельна. Она была ни доброй, ни злой, она была неодолимой.

– Почему вы не явились раньше? – бессильно произнес Лемехов.

– Я ждал, когда разрушительная цепная реакция, которая вас захватила, осуществится во всей полноте. Когда в вас не останется ни одной уцелевшей клетки, ни одного живого органа и вас ничто не спасет. Теперь эта реакция завершилась. Вы истреблены и не подлежите восстановлению.

Лемехов чувствовал себя бабочкой, которую насадили на булавку и поместили в расправилку. Вонзают тонкое острие, раздвигают крылья, накладывают ленты бумаги, закрепляя на деревянном распятии. И огромные глаза надвинулись сверху, рассматривают узор и орнамент, голубые вкрапления и красные метины, предсмертное дрожание усиков и пульсирующую спираль хоботка.

– Все мое горе – это ваших рук дело? Как вам удалось завладеть моей волей?

– Помните, на заводе, когда вы любовались изумительным ракетным двигателем, я произнес имя Пушкина? Это имя действует магически на сознание русского человека. В детстве русский человек слушает сказки Пушкина и верит в «диво дивное». В юности он учит наизусть романтические стихи из «Руслана и Людмилы» и замирает от восторга и ужаса, декламируя: «О поле, поле, кто тебя усеял мертвыми костями?» В зрелые годы он восхищается «Полтавой» и «Медным всадником», самозабвенно восклицая: «Лоскутья сих знамен победных, сиянье шапок этих медных, насквозь простреленных в бою». В старости он понимает мудрость «Бориса Годунова» и религиозных стихов об «отцах-пустынниках и девах непорочных». Пушкин, как на клавишах, перебирает все русские коды, представления русского человека о природе, государстве, Божьем промысле. Его стихи переложены на музыку, которая омывает глубинные чувства и верования русского человека. Я произнес имя Пушкина, и этим завладел сначала вашим вниманием, а потом и волей. Я проник в ваше сознание через врата, имя которым «Пушкин». В Йельском университете, где я учился, я прослушал курс пушкиноведения, который читал нам старый иммигрант, работавший на американскую разведку. Но это вовсе не значит, что я агент ЦРУ.

Лемехову казалось, что его окружили зеркалами, которые множат его отражения, раскручивают их, устремляют в бесконечность. Его личность теряется среди бессчетных подобий, мчится в чудовищном циклотроне, расшвыривается по Вселенной. Он старается вырваться из зеркальной западни, но зеркала хватают его, перебрасывают из одной сверкающей плоскости в другую. Он сходит с ума от этой пытки, не в силах одолеть помешательство.

– Но как вы это сделали? – спросил он, ослепнув от зеркальных вспышек.

– О, это было не трудно. Как только я угадал вашу потаенную страсть, невысказанную мечту, которая скрывалась в сумерках вашего подсознания, как только я вывел ее на свет Божий и сделал вашей путеводной звездой, вы оказались в плену у этой мечты, в плену моих замыслов и построений. Труднее всего мне дался перевод вашей скрытой мечты с бессознательного уровня на уровень неодолимой страсти. Это произошло в охотничьей сторожке, когда я пел вам северную песню. С помощью ее магических повторов, ее волшебных ритмов вводил вас в транс. Под наркозом извлекал из глубин вашей души потаенную мечту стать президентом России. Так рыбак ловит драгоценную рыбу в темном омуте, дожидаясь, когда рыба метнется и схватит наживку. Во время песни рыба несколько раз срывалась и уходила в глубину. Но в конце концов я выловил ее из омута и пересадил в прозрачный водоем, где мог управлять ее поведением. Вы ушли убивать медведя, еще до конца не уверовав в свое мессианство, в предначертанную вам судьбу. Но медвежья кровь окропила вас, и ваш дальнейший путь обрызган звериной кровью.