Юрий посмотрел на помрачневшее лицо Волынского, и решил начать выкладывать на стол «козыри», которые удалось собрать. И первым делом у его супруги Евдокии Ильиничны. Несчастная женщина хотела уйти в монастырь после бесчестия – здесь супружеская верность являлась чуть ли не святым обязательством. Однако под его доводами и окриком из депрессии вышла, и с утроенной заботой принялась выхаживать мужа.

– А предложение у меня к тебе такое, боярин. Роду ты знатного, потомство безудельного князя Дмитрия Михайловича Боброк-Волынского, что три века тому назад на службу московскому князю Дмитрию Ивановичу Донскому поступил. Тот за него замуж свою сестру отдал Анну – но сын единственный их, Василий по имени, погиб, с коня упав. Но было еще шесть братьев от первого брака пращура вашего, от которых собственно Волынские в Московском царстве и пошли. Я ничего не путаю, Иван Петрович, именно так дело обстоит?!

– Нет, княже, все правильно сказал ты. Только я голову все ломаю, ибо до недавнего времени не знал совершенно, есть ли на Руси князья Торецкие, о которых прежде никто и ничего не слышал!

– С прошлого года есть, я сам себе княжество саблей добыл и рубежи его в «Диком поле» раздвигаю, города строю и людьми землю заселяю. И прямой потомок таких же изгоев, князей, оставшихся без уделов, как твой далекий пращур Боброк-Волынец.

Только есть одна разница, Иван Петрович – ваш род княжеский титул скоро потерял, и пусть представители «московской ветки» дослуживались и до боярской шапки, и Приказы возглавляли, окольничими и стольниками при царском дворе были, но вот князьями их никто в Москве не считал. И уже никогда считать не будут.

Что же говорить о тех Волынских, что на белгородских и рязанских землях живут – их «московские» ровней себе никогда не признают, считают «захудалыми», хотя корень то один! Вот так то, ты уж не принимай к сердцу моих слов, то они не в насмешку, а от безысходности сказаны. Ибо в прошлом году в крымской неволе сам был и спасения молил себе, плетью исхлестанный многократно, и казни почти преданный на кресте Андреевском. Но пришли в Гезлев с набегом казаки запорожские, и волю и княжество себе добыл я уже прошлой осенью – года еще не прошло.

– Года? Так сколько уже сделано тобою, княже!

– Немало, боярин, но хотелось бы намного больше с Божьей помощью! Время идет, события надвигаются, врагов много. Но хотелось бы и друзей приобрести побольше, особенно родичей, чьи пращуры мои пращурам служили верно. И выбрали изгнание, как князь Боброк-Волынец, после подлого убийства моего державного прародителя, не желая идти на службу его коварным убийцам – литовцам и ляхам!

– Мы одного корня?! Из князей Волынских…

– Мои предки по прямой линии были королями Галицкими и Владимирскими, Иван Петрович. Вот грамоты, посмотри на них – там все сказано. Они древние, и хранились в обители Киево-Печерской, а потом в лавре, что на Святых Горах. Ту скорбную летопись нашего рода монахи вели, и передавали друг другу десятилетие за десятилетием. Вот они!

Юрий положил перед ошеломленным боярином все шесть свитков, придержав седьмой, полученный из Малороссийского приказа. Волынский развернул первыми свитки с золотыми печатями, и впился в них горящим взглядом, его лицо побледнело после первых прочитанных, вернее, буквально проглоченных строк.