– ВСЕ-ТАКИ ПРИЗОВЕМ НА ПОМОЩЬ ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ!

Да, она произнесла это излишне резко и моментально пожалела об этом. Мещерский осекся.

– Катя, я пробовал. У меня что-то не получается.

– Угаров признался, и это самое главное.

– Это не самое главное, – голос Мещерского звучал тихо. – В том-то все и дело.

– Чушь… Он признался в первом убийстве. А убийство Полины Кусковой на себя не взял. И не ответил на вопрос, где ее сестра Лера.

– Он сказал, где она, у кого.

– Сережа, он сумасшедший.

– Конечно, он сумасшедший, но… А мальчик, Катя? Угаров же мне говорил о нем, и ты мне рассказывала…

– О Даниле Москалеве он мог узнать от своей первой жертвы Надежды Тумайкиной. Она могла ему сказать там, во дворе.

– Он ее ударил по голове, что она могла успеть сказать?

– Это он так тебе говорит. О том, что там было, ты знаешь только с его слов. А он сумасшедший, маньяк.

– Но он почти слово в слово повторил выводы твоего Гущина там, на месте… Я же был с вами, я слышал. Нет, Катя, он мне не врал. И ты же сама мне говорила, что этот мальчишка… что его родной отец подозревает…

Катя стукнула по столу.

– Являться с повинной твой друг к нам, значит, не собирается, – сказала она после паузы.

– Нет.

– Он убийство совершил. Из-за него женщина погибла. Он толком даже объяснить не может, за что он ее.

– Он пытался объяснить. Он в детстве… я же помню, как он пацаном из-за своей матери переживал… с ума сходил…

– Да брось, классическая туфта. Тяжелое детство маньяка, ненависть, внешний импульсивный толчок, совпадение случайностей – и начало кровавому пути положено. – Катя отвернулась. Она помнила Угарова – как будто все было только сейчас: сумрачный тайский ресторанчик на Чистых Прудах, барная стойка, парень в джинсах и белой рубашке, похожий на иностранца. Ничего отталкивающего, ничего ущербного, злобного, никакой особой Каиновой печати. – В том, что он тогда из-под стражи был отпущен, ты виноват! Ты позвонил этой его сожительнице тайком от нас!

Мещерский молчал.

– Все гораздо серьезнее, Катя, – произнес он наконец. – Он, конечно, спятил, но…

– Мы три часа с тобой обсуждаем этот его бред про… черт, я даже не знаю про кого – упырей, кровососов, каннибалов… Сережа, это дурдом. Это паранойя, шизофрения. Там, где он сейчас своими мыслями, – может быть, это и реальность, но это шизофрения, понимаешь?

– Паранойя… я так и подумал, но…

– Что?

– Он говорил о мальчишке…

Катя встала и прошлась по кабинету.

– Он и горы упоминал? – спросила она.

– Да.

– Про это домработница Москалевых ничего не знала. Командир нашего СОБРа, который в эти албанские горы летал, сказал мне…

– Что? – на этот раз вопрос задал Мещерский.

– Это не важно. Мало ли что кто говорит, мало ли что кому мерещится или снится. Сейчас важно только одно: Угаров должен быть задержан как можно скорее.

– Да, конечно.

– И ты нам в этом поможешь. Если он снова пойдет с тобой на контакт, ты обязан… Слушай, ну что ты опять на меня уставился?!

– Там, в горах… я сейчас подумал… там, в горах, возможно, есть что-то вроде запретной территории, мертвой зоны. Помнишь, я тебе рассказывал про такие места? Я тут вспомнил и кое-что еще. Знаешь, на Ближнем Востоке, в Турции, есть и другие легенды… Рассказывают о неких созданиях, называют их везде по-разному, но суть одна. Это что-то вроде духов мертвых, упырей в виде гигантских пиявок. Их отличительная особенность в том, что они завладевают телами живых и охотятся за кровью и мясом, но стараются не привлекать к себе внимания, поэтому все свои убийства, все свои жертвы, где остались следы их укусов, прячут – топят в воде, сбрасывают в ямы. Выкладывают на дорогу под колеса… И они действительно всегда там, где война, где много для них поживы, а когда войны нет… Есть другое – например, дорожная автокатастрофа или убийство…