– Сестру Кусковой Леру везде ищут, тебе известно, где она?!

Темный силуэт на фоне окна резко дернулся, оранжевое свечение погасло. Мещерский увидел перед собой лицо Угарова.

– Ты что, так ничего и не понял?! Девчонка теперь одна из НИХ, ОН забрал ее себе – свою добычу. Там, в квартире, я пытался ее спасти, я… У нее на шее было то страшное ожерелье, я его видел там, на ней, оно шевелилось… Я пытался сорвать пиявок. Полина мне помешала, она подумала, что я… что я причиню Лере вред, но я матерью клянусь тебе, я хотел ее спасти. Она ни в чем не была виновата передо мной, я не желал ее смерти. Я не мог допустить, чтобы ОНИ забрали ее, мучили у меня на глазах в моих чертовых снах… Господи, она ведь еще ребенок! Она вскочила на подоконник, решила воспользоваться ситуацией – я это понял тогда по ее лицу, по вспыхнувшим хищно глазам. Она решила снова сыграть роль приманки – на этот раз уже для сестры, для Полины. Им ведь нужна новая добыча, им нужно охотиться, чтобы выжить. Она прыгнула с подоконника и побежала, а Полина… она бросилась за ней. Я кричал ей, просил выслушать меня, но она ничего не хотела слушать. Я решил, что на машине будет быстрее, что я догоню их обеих… Там был такой ливень… Я потерял их из виду. Доехал до парка, до ворот, и у меня внезапно заглох мотор, как будто нарочно.

ПАУЗА.

– Ты мне не веришь?

Мещерский вздрогнул. Безумие требовало ответа.

– Андрей, я…

– Ты не веришь. Но ты теперь хотя бы знаешь о НИХ.

– Ты куда? Погоди, постой, давай поговорим, подумаем, что-то решим…

– Если столкнешься с кем-то из НИХ – с мальчишкой или с ней… То, что пишут о них или рассказывают, – все неправда, они не боятся дневного света и на охоту выходят во всякое время, а не спят до заката в гробах. Когда война, когда убивают, они всегда тут как тут. Они всегда рядом. Но они не хотят, чтобы про них знали, поэтому прячут останки своей добычи, маскируют их… Если столкнешься с НИМИ, будь осторожен. – Угаров был уже на пороге квартиры. И не было сил у Мещерского, чтобы его задержать. – Можешь не верить. Можешь считать меня сумасшедшим. Но помни, что я тебе говорил.

Кажется, небесные запасы воды неистощимы. Черные тучи снова закрыли все небо до горизонта, и опять начался дождь. Теплый и обильный, почти тропический ливень.

Город разбух от влаги, которую уже не принимала земля. Мутные потоки текли по улицам, в вечерний час пик образовались пробки. Москва стояла, мокла, сияла огнями. Море огней – с высоты птичьего полета, сквозь дождь.

Темное пятно на сияющей карте с высоты птичьего полета – Архангельское. Парк. Залитые дождем аллеи, запертые ворота. Грот, розарий, площадка у театра Гонзаго, стены – все, что недавно вошло в понятие «место происшествия», было осмотрено, сфотографировано, изучено. Парк видел многое на своем веку, у него была длинная память, и это событие тоже отложилось в первичную матрицу истории.

Дождь шумел в листве, тушил редкие фонари, вызывая замыкание мокрой электропроводки, и они вспыхивали синим светом и гасли, потом снова вспыхивали. В неверном свете под сводами большой колоннады кружились тени, а может, это лишь чудилось. Зыбкие тени – в такт зыбкой, как свет, неслышимой уху музыке.