– Да, подождите! – но там шли короткие гудки.
Что это было, а? Да шутка. Конечно. Но кто мог знать, что я пишу про Румату? Прямо сейчас? Кто, откуда?!.
Мироздание или кто там со мной разговаривает – что ты, чёрт возьми, имеешь в виду?!.
– А ещё, мам, знаешь, нам кто-то звонил непонятный.
– Кто? – без особого интереса спросила она, вытирая чашки. Зачем их вытирать? Это же просто вода, она потом сама высохнет.
– Не знаю. Спрашивали Румату, – осторожно говорю я. Не хватало ещё, чтобы она подумала, что я псих.
– А, – улыбается она, – надо же… Кто это был?
– Я не знаю…
– Надо было спросить. Это какой-то наш очень старый знакомый. Может, Серый… Или Каподастр.
– Кто???
Они что, все с ума посходили?!.
– Это наша походная компания, студенческая. Всех звали прозвищами почему-то… Каподастр – такая штука, на гитару надевается. Тональность менять. В общем, одного гитариста мы звали так – Каподастром. А папу все звали Руматой.
– Ой. Ой. Ого… А почему?
– Потому, – мама улыбнулась. Загадочно так. – Потому что он похож. И потом, работа такая – к разным народам ездить… И не влезать в их жизнь, наблюдать просто. Ты же читал Стругацких, знаешь, про что это?
Надо же. Мой папа – Румата. С ума сойти. Я, получается… Получается, я совсем про него ничего не знаю. В походы ходили… Каподастр какой-то. Ничего не рассказывали никогда, почему?..
Но всё же, всё же. Это совпадение, что именно сегодня позвонили. Когда я пишу и думаю об этом. Как это удивительно.
Борода
Чёрт. Чёрт, чёрт! Четверг же! У мамы спектакль. Значит, я должен был Лёвку забрать! А-а-а-а!
Мы летим с Костиком. То есть я лечу, а он пыхтит за мной.
– Не жди меня, – наконец кричит он. – Я тебя догоню!
Тыдым, тыдым, самокат скачет по трещинам, по жёлтым плиткам. Главное – бордюры, не пропустить, нельзя падать. Я сосредотачиваюсь только на покрытии дороги; поставить ногу на трещину, толкнуться, не упасть, скорее, скорее!
Влетаю в ворота садика. В группе темно. Что такое, где они? На всякий случай объезжаю здание, заглядываю на площадку. Пусто, конечно…
Бросаю самокат у входа, влетаю внутрь. Уборщица меланхолично трёт полы. В наушниках. Трёт не спеша, подтанцовывает. Молодая совсем, студентка.
– Ты чего здесь? – вдруг увидела меня. – Все ушли.
– Как ушли? Лёвка. Не… Лёвка должен остаться.
– Ну не зна-аю… Спроси там, – машет рукой неопределённо. – Но всех разобрали.
Разобрали. Как сосиски в магазине. Ей и дела до меня нет.
Прыжками на второй этаж, через две ступеньки. И сталкиваюсь с воспитательницей.
– Ой, Игнат! Забыли чего?
– Как же… А где Лёва?
– Подожди, ведь Лёву забрали уже… Давно. Ты… У тебя всё в порядке?
– …Кто забрал? – выдыхаю я. Пол теряет горизонтальность; я как-то сам теряюсь в системе координат, мир плющит. Это сон; так не бывает! И Лёвка. Так не бывает.
– Кажется… Игнат, я думала, он с тобой ушёл. Погоди, ты же сам приходил за ним!
Она что, совсем уже? Или это я с катушек слетел?!.
Мы спускаемся по лестнице, и я чуть не падаю со ступенек, они подворачиваются под ногами.
Внизу, у дверей, меня ждут самокат и Костя Зайцев. А я и забыл про него.