Раскопали, расковыряли мой асфальт, и где мне теперь ехать?!. Обходить с самокатом по деревянным мосткам так неудобно, толкаться в толпе. И я еду другим путём. Он дольше, но зато!

Слежу за бордюрами и трещинами – дорога вроде хорошая, но незнакомая. Лечу. Ура! Асфальт отличный, скорость моя сравнима со скоростью самолёта на взлётной полосе. Кажется, ничего не стоит толкнуться посильнее и полететь; только бы скорость ещё набрать.

И тут я вижу дом.

Их пять домов, одинаковых, типовых. У нас в районе полно таких. Но один из них выкрашен в какой-то необыкновенный цвет. Вроде бы фисташковый, но немного светлее.

Фу, какая гадость вышла. При чём тут Света? Она… Ну, неумная просто. Ничего больше про неё не буду говорить, я же не злой.

Бред какой-то. Света и балет – это примерно как я и культуризм.

И тут я даже остановился. От какого-то холода. Я вдруг понял, что слова уводят меня не туда. Рифма. Она не всегда права, а иногда – просто врёт, как со Светой этой.

Мне хочется вычеркнуть эти строчки из головы, выкинуть, они путаются, мешают мне, как нелепое граффити на стене этого дома.

Меня сейчас стошнит. Вывернет по-настоящему. Есенин нашёлся. Придурок. Бездарность. А я-то думал, со мной… что-то такое разговаривает. Ну, не небо. А какой-то другой мир. А он подсунул мне огрызок от яблока под колесо. Чуть не загремел я из-за него.

…Но цвет дома всё равно фантастический. Он же не виноват, что у меня такое в башке.

– Сиди, пока я не вернусь!

Закрывает дверь и уходит. Абрамов. Не просто закрывает, а запирает. На ключ. Два оборота: щёлк, щёлк. Чего я такого сделал?!.

Абрамов Е. П. Самый нечеловеческий учитель в школе. Другие, там, замечание в дневник. Или просто наорут. Но этот – что, вообще? На ключ! Это же лишение свободы! Разве я заслуживаю?!. Я что, преступник? Какое право он имеет…

Щёлкает замок. Я мечусь в классе, как псих. Это невозможно, как вот это! Есть такая болезнь – клаустрофобия. Боязнь закрытых пространств. У меня, наверное, как раз она. Если я сейчас задохнусь здесь от ужаса, кто будет отвечать?!.

Дёргаю дверь. Если сильно дёрнуть, можно выбить шпингалет сверху, и дверь распахнётся. Дёргаю сильнее, сыплется штукатурка. Никто! Не имеет! Права! Ограничивать мои передвижения! Дёргаю ещё, ещё! Нет, если бы замок на один оборот… А так два. Не откроется.

А вот окно, кстати. Ведь не так уж и высоко. Точно, окно!

Я смотрю вниз и вижу: обитая жестью крыша подвала. Блестит на солнце. Не прямо под окном, но можно прыгнуть и попасть на неё… Теоретически.

Во дворе катаются на своих досках какие-то младшеклассники. Одного я знаю; он Певчий. Не в смысле поёт, а фамилия такая. Имени не знаю как раз.

Рама заклеена. Я отдираю белую ленту – пусть, пускай! Я не могу здесь, у меня будет разрыв сердца или чего там ещё, не знаю; но я точно взорвусь!

Отдираю, открываю окно – в раме дрожит стекло.

– Эй, Певчий! – кричу я.