Мало мне кошмаров Ходынских, так ещё и Тот-кто-внутри ворохнулся. Знал он, зараза такая, что будет. Не знаю откель, но знал! Такая ненависть поднялась, ажно в беспамятство тогда снова впал.

А там и понял, что никакого Того-кто-внутри и нетути. Я это, самый что ни на есть я. Сам себя ненавижу, так получается.

Потом только разобрался малёхо, что виноватить нужно не себя, а того, кто меня попаданцем сделал. Память подсказывает, что дело это налажено так, что проще только баклуши бить[49]. Тыщщами людей куда хошь отправляют! Хучь поодиночке, хучь кораблями цельными. А мне вот не заладилося, криворукий отправляльщик попался.

Должен был ого-го! Как все попаданцы порядочные. А хренушки. Даже память теперь, ну чисто книжка старая, которую никуда, кроме как на растопку. Размалёвана вся господскими детьми, изорвана и запачкана. А теперя ишшо и кухарка листы выдрала и сложила около печки – чтоб не возиться, значицца.

Пойди теперя разбери, что где. Каких листов вообче нет, какие запачканы. Ентот… паззл! Понятно, что деталей в ём не хватает, а каких и сколько, поди разбери. Складываются вот наугад осколочки памяти, ан цельного лубка[50]  не получается пока. Такие вот только вот картинки с жёлтыми жилетами и дубинками. Нет бы что полезное!

И ето… вроде как и разобрался, что нет никакого Того-кто-внутри, что ентно я сам и есть, ан лучше не стало. Ране-то как? Знаешь, что кто-то взрослый тебе подсказывает иногда что дельное, что ты не один. Вроде как дядюшка голос подаёт. А теперя хренушки. Будто сродственника потерял.

Заснуть так и не удалося, да и не хотелося, ежели честно. Да и что спать-то? Спи да ешь, ешь да спи. Если бы не нога поломанная да рёбра, да кошмары енти по ночам, так чисто рай. Спи себе на койке на чистой простыне, а не на тряпье на нарах из горбыля занозистого. И народишку в палате всего-то чуть больше двадцати душ, а не тридцать с гаком, как в ночлежке. Чисто ентот… санаторий! Только кровью да ранами гнилыми пахнет, но портяношный дух хужей, вот ей-ей!

Да и в колидор в ночлежке выйдешь, где сквозняки, оно не лучшей получается. Хитровцы, они ведь как многие… того. С нужниками там так худо, что почти никак. Так што под стенами и серють многие, а сцут так и вовсе все.

Выгоняют иногда «золоторотцев» чистить, за водку-то, а толку!? Народу-то ого сколько! И кажный второй не отпетый, так отпитый, нормально не втолокуешь – где льзя, а где нельзя.

В животе забурчало и я подхватил костыль, встав с койки. Тяжеловато оно вставать-то. Нужно чтоб как солдатик, не разгибаясь, рёбра-то поломаты, весь полотном потому перетянут, чисто барышня в корсете. Туды-сюды наклониться – сразу ой, колет в грудях.

— Пойду до нужника прогуляюсь, — докладал вставшему было Мишке, чтоб за мной не увязалси.

Сделал своё дело и сижу, чисто господин какой, на стульчаке мраморном. Руку к газетке, положенной нарочито для того самого, тяну. Оторвать, помять… прочитать.

— Современных укреплённых пунктов в Азербайджане не имеется, но зато почти во всех значительных городах…

Читаю свободно, только некоторые буквы кажутся лишними. Задумался и зачитался так сильно, что ажно задница затекла и замёрзла. Помыл руки в рукомойнике и побрёл назад задумчивый, костылём по полами постукивая.