Объясняю попутно ети тонкости, но вижу – в одно ухо влетело, в другое вылетело. Потому как впечатления! Ничего, сам таким был, не один месяц нужен, штоб привыкнуть.
А всё равно! Объясняю, показываю и попутно выстраиваю в голове план на ближайшие недели. Провести по Хитровке, показать нужным людям, перезнакомить ево с кем надо.
— «Курс молодого бойца», — всплыло в голове. А?! Ну да, он самый. Штоб не пропал хоть на ровном месте, здесь такое легко.
Так, потихохонько, и провёл по рынку. Одежку-обувку подобрал, чашки-ложки, да отнесли всё ето в нумера.
— А теперь, — собрав чистое бельё в узел, я ажно жмурюсь от предвкушения, — в баню! В Сандуны!
Сорок четвёртая глава
Перед входом в Сандуновские бани Санька заробел. Шаги замедлились, и вот он встал, как вкопанный, вцепившись в узел. Ноги вросли в землю, а на лице медленно, но верно начинает проступать выражение испуга, перерастающее в панику.
— Пойдём! — дёргаю его за плечо так, што он шатается вперёд и вынужденно начинает переставлять ноги. Ливрейный швейцар косится, чуть приподняв бровь, но пропускает, хмыкнув в густую бороду, спускающуюся ниже пупа.
В банный день или вечером и к двери бы на десяток шагов нас не подпустил, а сейчас и ничево, можно. День не банный, да и публика с утра такая, што вроде как и чистая, но и не так штобы очень. Артисты всякие, жокеи, цыгане бывают, ну да о тех разговор отдельный, они всё больше на жокеев идут, чем в баню. Ну и всякая такая прочая публика, почтенная, полупочтенная и малопочтенная, но с деньгами. Журналисты из тех, што «с именем», адвокаты мелкие и всякие разные субъекты непонятново рода деятельности.
— Ты завсегда, — голос его «дал петуха», и Санька, заалев ушами, повторил, понижая голос.
— Ты завсегда так вот? — он проводит рукой, показывая на мраморную роскошь в вестибюле.
— Што ты! Ето так, в честь праздника!
— А како… а! — снова уши полыхают красным, но вопросов больше не задаёт.
В раздевальне нашу одежду принимают со всем почтением, раздевальщик оказывается поклонником моего таланта.
— Как же! На юбилее Семёна Панкратовича имел честь, — с лёгким придыханием говорит он, — такие коленца… а?! Говорят, цыгане пытаются повторить, но всё не выходит.
— Подумываю в начале осени сделать етакий перепляс с лучшими танцорами московскими, — роняю загодя обдуманную фразу. — Штоб каждый показать себя смог, а зрители оценили. Где-нибудь в октябре.
— Да? — раздевальщик ажно надувается от полученной информации, и явно начинает раздумывать на тем, как бы слить её повыгодней, прокручивая в полуседой голове всевозможные схемы.
— Но ето как выйдет, — развожу руками, — мои хотелки ето одно, а жестокая реальность – совсем другое!
— Как же-с! — начинает кивать тот, выдавая нам номерки. Отхожу, пряча улыбку – вброс прошёл! Раздевальщик сам поделится сплетнями с нужным людом, и вот ей-ей! Вернусь по осени, и для перепляса всё-превсё готово будет – при том, што я пальцем и вовсе не шелохну.
А што!? Те же цыгане не откажутся, мероприятие-то ого! Даж если и проиграют в плясках, то возьмут своё на песнях и прочем ай-на-нэ. Другие плясуны известные тоже закусятся, да и купчины московские небось не откажутся развлечься.