В кабаках – из тех, што подешевше, таких валом, специально для любителей «дёшево и сердито». Тех, кто любит стопки об пол жахать, а платить за ту блажь лишние деньги неохота. Даже не покупал, а так – зашёл несколько раз, покрутился, да и вынес под одёжкой несколько штук. Цена им такая грошовая, што даже и не следят.

Кидать пробовал тоже. Не так, канешно, а песком набивал и водой заливал – руку штоб натренировать.

С вечера здесь переминаюсь. Не у самово особняка, а поодаль. Мясницкая улица здесь аккурат к Садовому кольцу и выходит. Деревья и кустарник вырубают потихонечку под рельсы для конки и трамваев, но пока ещё ничево, есть где спрятаться!

Снова часы… как же медленно идут стрелки! Две минуты! Закрыв крышку, выставляю осторожненько мешочки один к одному, как солдат в походной колонне.

Вдох, выдох… беру за длинные завязки мешка и раскручиваю над головой. Раз, два, три… выпустить! Невидимый в ночной тьме, мешочек полетел в сторону дома по широкой дуге.

Следующий! Раз, два, три… выпустить! И так пятнадцать раз.

А теперь – заключительный аккорд. Достал берестяную коробочку со смесью нюхательного табака и перца, да и тряхнул щедро. И тикать!

Руки в ноги, но не галопом, а так, будто опаздываю куда на работу. И ещё два туеска с перцем и табаком. Всё!

Сердце колотится, но погони не слышу, как и разгорающевося пожара. Неужто зря всё?! Чуть не на полверсты отойти успел, как услышал звук пожарново колокола, и губы сами раздвинулись в злой улыбке.

— Какою мерою мерите, такою и вам будут мерить[78]!

В окно кухни што-то мягко ударилось, отскочив назад, и сонная прислуга, отчаянно зевая у плиты, лениво повернулась на шум.

— Ето кто тута, — она сделала несколько шагов и прислонилась к стеклу лбом, выставив сбоку от лица ладони. — Митька, ты? Вот я…

Но тут под окном зашипело и полыхнуло резким пламенем, отчево немолодая кухарка резко отшатнулася назад, едва удержавшись на толстых ногах. Несколько секунд она открывала и закрывала рот, и потом решительно завопила:

— Пожар!

Большой особняк поднимался нехотя. На улице, перед окном кухни, маячил дворник, запоздало втаптывая поджиг в грязь. Кухарка, открыв окно и перевалившись наружу, шумно делилась с ним своими переживаниями.

— Чуть серце в пятки не провалилося! Думала – всё, последний час настал!

На втором этаже медленно просыпалась хозяйка дома, сильно раздражённая несвоевременной побудкой.

— Поджечь пытались, Анна Ивановна, — доложила запыхавшаяся молоденькая горничная, успевшая сбегать вниз и узнать детали происшествия.

— Пытались и пытались, — ворчливо сказала женщина, уже накинувшая халат, — а шуму! Впрочем, правильно.

— Дымом всё равно пахнет, — принюхалась девушка, на что хозяйка только рукой махнула.

Внезапно потолок потемнел, и через секунду на кровать свалился огненный комок, отчего та мигом и вспыхнула. Комнату наполнил дым и огонь, и женщины, отчаянно визжа, выскочили наружу.

— Шкатулка! — почти тут же опомнилась Анна Ивановна, хватая горничную за руку и вталкивая в комнату. — Живо! Малахитовая, на трюмо!

Отчаянно всплеснув руками, девушка остановилась было в дверях, но сильный толчок в спину бросил её в глубину комнаты.