Но нарком не спешил.

Строго говоря Михаил Васильевич вообще не желал становиться диктатором. Этот путь выглядел слишком опасным. Хотя, конечно, как сложатся обстоятельства — не ясно. И пока обстоятельства складывались самым что ни на есть благоприятным образом. Даже, наверное, слишком благоприятным, что несколько его пугало…

Росту популярности наркома в широких слоях общества поспособствовали три фактора. Реализованные не совсем им, но с ним ассоциирующихся у простых обывателей.

Прежде всего это, конечно, начало серьезного тренда на гармонизацию общества, снижения «революционного накала» и нахождения удобных «виновных». Одно только начало примирения с русской православной церковью чего стоило. Этот СССР в 1926–1927 годах стала делать ставку на поддержку магистральных религиозных течений, возобновив преследование всякого рода маргиналов. В первую очередь опасных. Из-за чего, например, с августа 1927 года во время литургии начали поминать Фрунзе — первое официальное лицо Союза. И не в обновленческих структурах, а в обычных, ортодоксальных. А начало фактически ограниченных репрессий против организаторов красного террора только подкрепляло этот эффект. Само собой — с публичным их осуждением. Равно как и новости в газетах о том, что то и дело органы ОГПУ вместе с бойцами РККА взяли ту или иную банду, накрыли секту, предотвратив человеческие жертвоприношения и так далее.

— Вот они — настоящие враги народа! — восклицали газеты. — И вот как мы с ними боремся!

И абсолютное большинство населения всецело соглашалось с этим утверждением. Враг то понятный и привычный. Связывая борьбу за народное счастье не только и не столько с Дзержинским, сколько с Фрунзе, который все это и спровоцировал. Причем не таясь.

Но это — только одна сторона медали. Куда важнее была ее вторая сторона — экономика.

В оригинальной истории в 1927 году произошла так называемая «хлебная стачка». Что она из себя представляла в оригинальной истории?

Обычно любят говорить, что в течение всего 1927 года нарастала «военная тревога», то есть, угроза войны. И, как следствие, поставщики зерновых заняли выжидательную позицию и государство с 1 июля 1927 по 1 января 1928 года заготовило на 2 млн. тонн зерна меньше по сравнение с предыдущим годом. Что повлекло за собой всякое-разное. В том числе стало основанием для смены курса на селе и начала принудительной коллективизации.

А что произошло на самом деле?

К осени 1927 года правительство установило фиксированные закупочные цены на зерно. Заниженные, разумеется. Из-за чего поставщики не спешили продавать свой товар, надеясь на повышение цен ближе к зиме.

Но что-то пошло не так…

Сначала в коммерческих и государственных магазинах поднялись цены на хлеб. Что вызвало недовольство широких слоев горожан. А потом, защищая интересы пролетариев, правительство начало проводить хлебозаготовительные мероприятия самого что ни на есть репрессивного характера. В духе старой-доброй продразверстки времен военного коммунизма.

Из-за чего Михаил Васильевич еще там, в XXI веке, когда изучал историю индустриализации, пришел к выводу об искусственной природе этого мероприятия. Особенно на фоне того, что в эти же самые годы Политбюро практиковало искусственные и хорошо спланированные стачки, направленные на «отжатие» предприятий концессионеров.