Туман рассеивался, а я въехал на поляну, на которой стоял старый, плешивый, как шапка волк, который шарахнулся в сторону, пронзительно завыв. Из леса выбежали оборотни, каждый из которых тащил девушку. Они грозно порычали, но я уже шел напролом.

— Где она? — я чувствовал, как ярость застилает глаза.

Я лежала, изображая мечту папы Карло и осторожно выглядывая в «бревной глазок». Холод пробирал меня до кости, а зубы непроизвольно отбивали чечетку. Хитрой гусеницей я победила в конкурсе

— Ангелина!!! — послышался такой рев, что мне казалось, меня сметет вместе с бревном в овраг. Судя по звукам, кто-то сейчас выкорчевывал деревья и отрывал хвосты оборотням.

Я попыталась вылезти, но не смогла. Слишком узко. Я ерзала гусеницей, а потом пронзительно заорала!

— Дон!!! — мой голос срывался в писк. — Дон!!!

Рев был ближе, а неподалеку послышался скулеж, от которого сжалось сердце любого любителя животных. Я пискнула, прильнув к глазку, а потом почувствовала, как бревно трещит, а мне в лицо бьет струя свежего воздуха. Огромная лапа прижимала меня к себе, полностью обхватывая талию, а я прильнула к ужасном морде, обвивая его руками.

— Не вздумай трогать моего зайчонка!!! — послышался рык, я прижалась к Дону. Умным оборотня называть не буду. Боюсь ошибиться. — Она — моя истинная пара!

— Твоя истинная пара — белые тапки! — рявкнул Дон, сметая любвеобильного пушистика на подлете.

— Зайчонок!!! Я люблю тебя!!! — заорал оборотень, снова бросаясь на Дона.

— Ты его любишь? — усмехнулся Дон, хватая за шкирку оборотня. — И я его не люблю! Хвост поджал и вон отсюда! Это — не твой «зайчонок»!

— Но я же запечатлился! — заорал оборотень, а его осторожно оттаскивали другие. — Я запечатлился!

Меня несли на руках, а я чувствовала, как с меня капает холодная и липкая грязь. Он отваливалась комьями, стекала по волосам, но я прижималась к Дону, пока мое сердце умоляло его не отпускать меня.

Я почувствовала, как Дон стал ниже, и я уже сидела у него на руке, вдыхая запах его волос.

— Дон, — прошептала я и заерзала у него на рука. — Пусти меня… Я грязная… У тебя теперь весь пиджак.

Мы стояли в ночном лесу, огромная луна освещала отпечаток меня на дорогом пиджаке. Второй рукав был разодран, а на груди Дона сохранился размашистый отпечаток чьих-то когтей.

— Вот что мне с тобой делать? — тихо произнес Дон, а его лицо казалось непроницаемой маской, от которой потепление в душе сменилось арктической стужей.

Я тяжело вздохнула, отвела взгляд, глядя на какой-то колючий куст. Глупо было надеяться на что-то большее, чем жалость. Глупое сердце поверило в то, чего не было и быть не может… Может, оно просто устало не любить? А может оно впервые в своей жизни захотело кому-то принадлежать? Я устала от яркого света, а мое сердце хочет побыть во тьме. На что же ты надеялось, сердце? На то, что тебя полюбят?

— И правда, — вздохнула я, пытаясь побороть нервную дрожь. Не могу понять, от чего я дрожу? От холода или от нервов? — Не могу понять, на что я могла надеяться?

Он смотрел на меня разными глазами. Черный туннель пугал и засасывал, серый холод отталкивал.