Сноуден, вероятно представив Гудрона в окружении гарема из обезьян, едва сдержал смех. И не только он. Заулыбались все, даже Светлана хихикнула, благоразумно прижав ладонь ко рту.

— Сейчас! — Гудрон тоже улыбался. — Что-то они мне доверия не внушают. Видел, какие у них кулачищи? Дадут им разок по кумполу, и все, Митькой звали. Проф, а ты чего такой взбудораженный? Родню, что ли, увидел?

По Славе хорошо было видно, что он горит желанием рассмотреть приматов вплотную. Но и слова Гудрона не лишены здравого смысла. Несмотря на оазис, реакцию этих существ предсказать сложно. Впрочем, как и всех остальных, от которых на всякий случай мы старались держаться подальше. Слава лишь отмахнулся.

— Георгич! — попросил он.

Грек понял его без всяких объяснений и молча протянул бинокль. Слава припал к нему так, как припадают к кружке холодного пива, намаявшись на июльской жаре. Правда, долго рассматривать обезьян ему не пришлось. Тот самый самец, который то и дело посматривал в нашу сторону, подал команду. Жестом или голосом, определить не получилось. Но послушались его беспрекословно, и вся стая скрылась в лесу.

— Унюхал, наверное, — предположил Янис. — Вряд ли он смог разглядеть.

— Вполне вероятно. — Слава вздохнул с сожалением. — Хотя их реакция не совсем понятна — все-таки оазис.

— Возможно, не очень-то он и оазистый. А вздыхать-то зачем? Ну, обезьяны, может, теперь они на каждом шагу попадаться будут.

— Возможно, и будут, — согласился с ним Проф. — Но ты раньше хотя бы раз слышал, чтобы с местными обезьянами кто-нибудь сталкивался? Нет? Вот и я тоже. Эх, в голову бы им залезть! Да не в таких условиях — в лаборатории! Понимаете, шесть с половиной миллионов лет назад наши предки отделились от шимпанзе. И всего миллион лет как мозг у них начал меняться. По меркам эволюции — стремительно. Стал в конечном итоге таким, каким мы его сейчас и имеем. Но из-за чего он меняться начал? Какие тому были причины? Почему шимпанзе остались практически на том же уровне, а мы нет? Теорий тому сколько угодно. Костей, черепов — не счесть. ДНК из них научились выделять. Но по понятным причинам не сохранилось ни единого мозга. А вдруг у этих тот самый период, когда начались изменения?

— Проф, да не расстраивайся ты так! — Гудрон хлопнул Славу по плечу. — Ты только скажи, и я тебе мешок мозгов местных обезьян насобираю. Доберемся до пика Вероятности, вернемся на Землю — будет в чем поковыряться. Глядишь, и Нобелевку отхватишь. Ты, главное, придумай способ, как их в дороге сохранить, чтобы они не протухли. — И, считая разговор законченным, повернулся к Грише. — Сноуден, ты даже не вздумай рыбу на рогатках сделать. Сдается мне, как только наши предки-обезьяны додумались ее в глине запекать, так сразу у них с мозгами и поперло. Хотя бы ради уважения к ним.

Мы неплохо там отдохнули. А через несколько дней произошло то, чего я опасался и даже боялся больше всего: я остался один.

Дико раскалывалась голова. Раньше это выражение казалось мне крайне нелепым. Еще бы! Дикий — это неодомашненный. А раскалываются камни от перепада температур. Или от удара по ним молотом. Ну и что получается в итоге? Но сейчас иных слов для сравнения подобрать было бы невозможно. Вероятно, меня спасла каска. Немецкая армейская каска из многослойного кевлара. Ее снял со своей головы и едва ли не насильно нахлобучил на мою Слава Проф. В тот самый миг, когда выяснилось — я эмоционал. А значит — кое-кто страстно начнет желать моей смерти. У него единственного во всей нашей компании была армейская каска. У остальных — обычные строительные, обтянутые камуфляжной тканью. Хотя, наверное, и она полностью справилась бы со своей задачей. Еще болела шея, и при малейшей попытке пошевелить головой она разражалась такой болью, что перехватывало дыхание.