Женщины переносили заточение по-разному. Большинство переживало за себя и за детей, кое у кого вспыхивали истерики, раздражительными стали практически все, но некоторые в глубине души радовались прекращению мытарств. Ведь какой бы приговор ни ждал мужчин, никто не сомневался, что на женщин он распространяться не станет. Скорее всего, их продадут какому-нибудь плантатору или отправят в публичный дом. И в том, и в другом случае хорошего немного, зато появятся кров, пища и хоть какая-то стабильность. Сколько же можно скитаться по этим проклятым островам и морям, с завидной постоянностью попадая из огня да в полымя? Пока с ними был надежный как скала Кабанов, еще можно было как-то терпеть, однако Командора и в живых, наверное, нет…

Конечно, так думали не все. Кое-кто, например Наташа и Юля, упорно надеялись, что лихой десантник жив и еще явится к ним спасать от беды, как являлся уже не раз, и не два. Он просто не может погибнуть, не имеет права, а если и не успел добраться до острова, так мало ли что могло случиться в море? Все равно — рано или поздно он найдет своих подопечных, и горе тем, кто попытается встать на его пути! В боевом мастерстве Кабанова сомнений не возникало ни у кого…

Но время шло, а с ним потихоньку таяли и надежды. Тяжелое плавание в задраенном вонючем трюме, бурда вместо пищи и плач детей убивали в людях все светлое. Мало кто понимал, что трюм — это еще не худшее. Тут им хотя бы не грозит насилие со стороны вечно голодной до женщин матросни. Вряд ли даже самые озабоченные из женщин захотели бы испытать их грубые ласки.

А потом корабль пристал к берегу, и живой груз под конвоем доставили в тюрьму. Это была уже вторая тюрьма в жизни некрасовцев — в одной они томились, ожидая решения своей судьбы, а затем — трюм корабля. Однако даже тюрьма после трюма казалась если не раем, то хотя бы чистилищем. Не качает, и то слава Богу! Да и бурды тут давали немного больше.

Непонятно как, но почти сразу же по прибытии стал известен Валерин приговор — петля. Но Ярцев в своем безучастии успел дойти до того, что вряд ли осознал это. К тому же мужчин посадили отдельно от женщин, и ни одна не знала, в какой из камер сидит бывший штурман на пару с бывшим депутатом.

Как всегда, хуже всех пришлось детям. Они привыкли к вольготной обеспеченной жизни, даже баталии с пиратами сперва воспринимали как захватывающие дух приключения, а тут им достались то просмоленные доски вонючего трюма, то холодные каменные стены. Ни игрушек, ни нормальной еды. Отчаявшиеся и изможденные матери, пропавшие отцы… Одни слезы и никакой возможности объяснить, почему они должны так страдать, и когда это все кончится.

Почему и за что? Почему из всех, живших в конце двадцатого века, напасть обрушилась именно на них. И что теперь? Пожизненное рабство без надежды на освобождение? Чем они провинились? Грехами родителей?

Стоны, всхлипы, метания… Сну было решительно нечего делать в переполненной камере. В темноте, вгоняя слабонервных в панику, то и дело шуршали крысы. Обнаглев, они с наступлением ночи стали даже бегать по разметавшимся на гнилой соломе телам.