– Побили ляхов! Там такое… Такое было! Мишка всех побил. Ни один не ушёл!
– Как докладывать учили? – неожиданно рявкнул Макар. – Бегом ко мне! – и, оглянувшись на Филимоновых гонцов, уже спокойным, ровным голосом добавил: – До обеда свободны. Брысь на кухню!
Детвора, только что сидевшая плотной воробьиной стайкой, расслабилась, завозилась и вдруг распалась, как будто сила, сбившая их в кучу, исчезла, растаяла без следа. Первыми умчались девчонки, видать, полученная новость жгла изнутри и рвалась наружу, требуя немедленно поделиться ею с остальными. Красава, покрутившись в сторонке и сообразив, что Савушка от Тимки всё равно сейчас не отлипнет, тоже куда-то испарилась. Складские мальчишки, услышав команду, бегом рванули к кухне – наверное, пополнять изрядно подъеденную за три дня заначку.
Тимка хотел было подняться вслед за остальными, но ноги почему-то не слушались. События последнего времени, которые память честно пыталась задвинуть куда-то в дальний угол, вдруг вырвались и накрыли мальчика тёмной пеленой. Кузнечик смотрел на происходящее у ворот, но тёмная вода накатившего страха, нет, даже не страха – липкого ужаса – подсовывала ему совсем другие картинки.
«Беги!» – истошно завизжали дедовым голосом закрывающиеся ворота, но мальчишка не верил, что они смогут закрыться. Ему казалось, что они не успеют, распахнутся от страшного удара, и Макар, хромающий перед ними, сломанной куклой свалится на землю, подброшенный страшным ударом ворвавшегося в крепость кабана. И что Верка, которая стояла рядом с Макаром, сейчас упадет, и из неё ударит тугая струя алой крови, заливая пасть зашедшего на второй круг зверя. Холодный туман плотнее сжимал горло, не давая закричать.
Но он видел… Видел, как бледный дед, вернувшийся из острога, бросил ему: «Собирай суму. Самое ценное!» Видел потемневшие от напряжения лица сопровождавших их воев, воровато озирающихся рыбаков, что кормили их рыбой, и тяжёлый взгляд дядьки Медведя, оттолкнувшего от берега плот, на котором они перебирались через болото. А там, в толще тёмной и холодной воды, не живой и не мёртвый стоял пропавший целую вечность назад отец.
С тяжёлым звуком захлопнувшейся крышки гроба упал на место запорный брус ворот, скрыв белое лицо деда, как Кузнечик запомнил его на похоронах. Тимка хотел кричать и не мог. Он только крепче цеплялся за выскальзывающую из рук ветку, на которой пытался подтянуться, когда убегал от кабана, и не понимал, почему он всё ещё жив. Тёмная вода добралась до него и накрыла с головой.
Мальчишка-холоп наконец вырвал свою руку из внезапно ослабевших пальцев Кузнечика и опрометью метнулся к стоявшим у ворот Верке с Макаром.
– Ну всё, всё уже, – необычно серьёзная Верка, чуть покачивая, прижимала к себе мальчишку. – Так плохо, Тим? Накрыло?
Тимкины плечи задрожали, и он попытался сильнее вжаться в огромный Веркин живот. Спрятаться от всех и тихо заскулить, потому что тёмная волна, которая отступила так же внезапно, как и накатила, оставила в душе чёткое понимание – он, Тимка, трус. Он сейчас испугался до потери сознания, до потери памяти, испугался так, что больше не соображал ни где он, ни куда ему идти. И это не спрятать, не скрыть. Рано или поздно это всё равно станет видно. И тогда кому он будет нужен в этой крепости?