Субдул и его спутники стояли на краю террасы, отчётливо видели ближайших штыров и заметили, с каким страхом посмотрели те на пробежавшего неподалёку жмера. Взгляды были настолько боязливыми, что мужчина по имени Дэвиен Джер тихонько рассмеялся:

– Они кажутся запуганными.

– Кто? – удивился субдул.

– Штыры.

– У них прекрасное настроение.

– Я вижу страх.

– Они испугались жмера, это нормально.

– Я совсем не против того, что рабы должны трястись от ужаса, – объяснил Дэвиен. Он совсем недавно прибыл в Некро и не понимал многих деталей происходящего. – Я считаю это правильным.

Но Джер ошибался.

– Я ни в коем случае не запугиваю сотрудников и не хочу, чтобы ты это делал в моё отсутствие, – вежливо, но очень твёрдо произнёс Факарах. – Никогда в жизни штыры не были так упорны, сосредоточенны и одержимы работой, как теперь, и нельзя сбивать их с этого настроя. Им нравится работать…

– Нравится? – удивился Дэвиен.

– Мне было нужно, чтобы они работали, и я этого добился, – поведал субдул. – Я их не запугивал, не угрожал, но при этом они пашут, как проклятые, и жалеют только о том, что нельзя работать ещё больше.

– Ты просто пообещал им золото, – буркнул Джер.

– Я пообещал им чудовищно много золота, – уточнил субдул.

– Хватило бы и половины, – желчно заметил третий участник разговора – закутанный в плащ, шарф и в надвинутой на глаза шляпе Бубнитель.

– Может, хватило бы, – не стал спорить Факарах. – Но мне не жалко, потому что Чёрные Слёзы дороже золота.

– Верно.

– Но самое главное заключается не в размере награды, – продолжил субдул. – Штыры хорошо работают, поскольку знают, что я держу слово. Я честно отдаю заработанное и слежу за тем, чтобы счастливчики без проблем добирались до Штырвилля. В результате рабы, как ты их назвал, вкалывают по пятнадцать часов в сутки, живут впроголодь, спят под открытым небом и всем довольны. А мы едва отбиваемся от тех, кто хочет на нас поработать.

– Жадность, – усмехнулся Джер.

– Жадность, – подтвердил Факарах. – И глупость. Каждый штыр верит в то, что повезёт именно ему. Каждый считает себя не жалким рабом, денно и нощно вкалывающим для нашей пользы, а будущим миллионером. Тёмная пыль проникает в их лёгкие и сжигает их, въедается в кожу и оставляет на ней отвратительные язвы. Они умирают. Но они всем довольны.

– Так ведут себя все люди? – осведомился Бубнитель.

– Штыры – не люди, – уточнил Дэвиен.

– Так ведут себя все глупцы, и неважно, штыры они, люди или мафтаны, – ответил Факарах. И его каменные глаза весело блеснули. – Я знаю, как использовать их жадность, но не понимаю её, потому что жадности не существует в моём мире, где есть только одна ценность – жизнь. И только одно удовольствие – чужая смерть. Я вырос в таких местах, где не рождаются слабаки, и мне смешно смотреть, как штыры надрываются ради жалкого металла.

– Заполучив металл, они становятся богатыми и могут никогда больше не работать, – напомнил Джер.

– Они всё равно умрут.

– Да, всё равно.

Мужчину, который составлял компанию Факараху, совсем недавно звали волшебником Дэвиеном Джером из Браттиншира. Десять лет назад он окончил знаменитую академию во Втором Городе, успел прославиться как необычайно талантливый маг, но гордыня привела его на тёмную сторону. Дэвиен Джер мечтал стать самым сильным колдуном Прелести, обратился к старухе Гнил, и сейчас никто не назвал бы его волшебником. Кожа Дэвиена стала сухой и серой, болезненной, словно он заразился птичьей лихорадкой, нос заострился, будто у мертвеца, глаза глубоко запали, а некогда густые светлые волосы превратились в грязные пакли до плеч. При этом на левой скуле Джера вскочила омерзительная бородавка с тремя длинными чёрными волосинками, которую невозможно было свести даже с помощью магических уравнений высшего порядка.