Варя не стала ломаться и при первых же вкрадчивых аккордах плясовой тронулась по освобождённому паркетному кругу, на ходу разводя руками. Среди зрителей пронёсся восхищённый шёпот. Варя в своём скромном тёмном платье, со свободно висящей вдоль спины золотисто-рыжей косой, тоненькая и лёгкая, была в этой плавной деревенской пляске как рыба в воде. Радостный ропот стал ещё громче, когда Андрей Сметов в голубой косоворотке, ещё непросохшей на плечах и спине, с комической важностью пристроился Варе «в хвост» – и пошёл, пошёл, как журавль по болоту, высоко поднимая колени. Варя неспешно повернулась к нему с поклоном – Сметов ответил тем же, по пути протерев рукавом сапог и вызвав этим взрыв смеха. Аннет, которая одна не улыбалась, а смотрела на эту пляску внимательно и тревожно, прибавила темп. Варя выскользнула из-под руки Сметова, закружилась, взметнув платочком как флагом, раздула подол платья, рассыпала по полу звонкие «дробушки». Сметов лихо «хватил» несуществующей шапкой об пол – и поскакал вокруг Вари в невероятном гопаке, взмахивая руками и хлопая ладонями по голенищам. Грянул гомерический хохот, который усиливался ещё и тем, что Андрей сохранял уморительно серьёзное и даже мрачное выражение лица. В конце концов не выдержала и рассмеялась, остановившись посреди пляски, сама Варя:
– Ну вас, право, Андрей Петрович… И не изменились совсем! Баловник всё такой же!
– А вот вы изменились очень, Варвара Трофимовна. – заметил Сметов, подходя к ней и словно не замечая поднявшегося вокруг весёлого гама. – Я и не чаял уж вас увидеть когда-нибудь… а вот поди ж ты, получилось! Мне столько нужно у вас спросить… Господи, Петька! Чего ты, брат, орёшь эдак ослиноподобно?
– Я ору?! – возмутился Петя Чепурин. – Я, напротив, всеми силами тишины требую! Господа офицеры просят продолжения концерта и пения Анны Станиславовны!
Оказалось, что поручик Горелов вспомнил об обещании юной хозяйки дома и потребовал исполнить для него цыганскую песню. Аннет умчалась в комнаты и вернулась оттуда закутанной в огромную шаль с кистями и розами, с полураспущенной чёрной косой и в невесть откуда взявшихся огромных серьгах. Новоявленную цыганку встретили восторженными аплодисментами. Даже на кухне затихла бурная дискуссия о польском вопросе, и спорщики в полном составе, увлекая за собой кухарку Федосью, ввалились в залу.
– Итак, господа, – цыганка Нюша! – стараясь не улыбаться, объявила Аннет. – А за роялем – цыган Коля!
Николай Тоневицкий важно уселся за инструмент и с воодушевлением взял несколько величавых и фальшивых аккордов. Сразу же после этого «цыгана Колю» изгнали из-за рояля, и место его заняла хозяйка дома.
– Ну, у цыганки Веры Николаевны, надо полагать, лучше получится! – ничуть не обидевшись, засмеялся Николай. И в самом деле, княгиня Вера очень эмоционально сыграла вступление к известному романсу. Аннет взяла дыхание, сделала «роковое» лицо и запела «Успокой ты меня, неспокойного».
В комнате сразу же воцарилась мёртвая тишина. Прекрасный «итальянский» голос Аннет легко взлетал под самый потолок, замирал там звонкой хрустальной каплей – и падал на бархатные низы, рассыпался весенними льдинками – и останавливался вдруг на хватающей за сердце страстной ноте, от которой замирала душа.