Голос Стрельцова был озабоченным. Он увидел, что Череп не поверил в его обещания, а это грозило полным провалом в переговорах.

— Нельзя, чтобы люди пострадали. Поэтому до завтра будет тишина, и своим прикажи, чтобы не совались понапрасну. Жечь и крушить ничего не будем, гарантия. Всё, я пошёл.

И не дожидаясь ответа Стрельцова, громко хлопнул обшарпанной дверью.

Никита оказался на редкость квалифицированным специалистом. Быстро перевязал Михо, сделал укол и оставил таблетки. Я наблюдал за его работой и благодарил небо, что так всё складывалось. Мне не хотелось с позором возвращаться обратно, и тем более бросать Михо на произвол судьбы. В чём-то он мне был глубоко симпатичен, общее дело, как и беда, крепко сплачивает людей, делает их ближе. А я уже считал Михо своим напарником. Провожая Никиту до дверей, я в двух словах объяснил ему ситуацию. Парню было лет тридцать пять, и он понимающе кивал. Сквозь толстые линзы очков на меня смотрели добрые глаза и, пожимая руку на прощание, он сказал:

— С Вашим другом, Михаил, всё будет в порядке. Сейчас он уснёт, и до утра его лучше не беспокоить. Я оставил лекарство, пускай утром примет две таблетки, и вечером тоже.

— Как Вас отблагодарить?

— Не стоит. Мне достаточно того, что рассказал Николай Павлович. Если снова понадобится помощь, зовите.

Я закрыл дверь за Никитой, предварительно проверяя подъезд. Там никого не было. Создавалось впечатление, что весь дом пустой. Вернувшись, я увидел на столе самовар, печенье и варенье. Жена Николая Павловича продолжала хлопотать, а он сидел за столом и что-то записывал в тетрадь. Заметив моё присутствие, улыбнулся и показал рукой на свободный стул.

— Не стесняйтесь, друг мой, будьте как дома.

— Вы одни живёте? Соседей нет?

— Увы, Михаил, война. Люди прячутся, живут в подвалах и бомбоубежищах. Там гораздо спокойнее, чем в квартирах. В любой момент могут ворваться немцы — ограбить, убить.

— Я понимаю.

Его жена налила мне чай в пузатую чашку, и подвинула блюдечко с вареньем.

— Странный чай, — сказал я, делая глоток.

— Морковный, чёрного чая мы уже давно не пили. Зато полезный. Берите варенье, малиновое. Это Машенька ещё до войны сварила. Мы его держим для особых гостей. Наш НЗ — неприкосновенный запас.

Он улыбнулся и снова углубился в тетрадь.

Варенье было изумительным, сладким и пахнущим лесной ягодой. В жизни ничего не пробовал более вкусного. Жена Николая Павловича это заметила, и на щеке её появился румянец.

— Очень вкусное, объедение. Что Вы пишите, Николай Павлович? Если не секрет.

— Это моя старая привычка, Михаил, ещё со времён преподавательской работы. Кое-какие мысли приходят в голову, и я стараюсь их записать. Надеюсь, что со временем это пригодится. Война закончится, и людям нужно будет строить мирную жизнь, начинать с нуля.

— Вы правы. Верите в победу Советского народа?

Он внимательно посмотрел на меня и улыбнулся.

— Даже не сомневаюсь, друг мой. Сколько ещё ждать, это второй вопрос, и доживём ли мы с женой до окончания войны. Но это случится, обязательно. По-другому просто быть не может. Зло обязательно должно быть наказано самым жестоким образом.